* * *
Быть несвятой и немирской
предписано мне этим миром.
Идти по отмели морской
по выцветшим ориентирам.
Носить чужие башмаки,
чугунный посох взять в дорогу,
да божьих птах кормить с руки
идя по мрачным перелогам.
Я долго лезу из скорлуп,
печален век мой журавлиный.
Всё на ночлег спешу под дуб,
а просыпаюсь под рябиной.
Людская путает любовь,
которой я добыть не чаю,
покуда каменных хлебов
до крошечки не изглодаю.
И страшно мне на свете жить
в тенётах разума и правил,
забыв, как Финист о ножи
грудь соколиную кровавил.
* * *
Я часто говорю с тобой,
Мой бог, но ты меня не слышишь.
Ты вьёшься дымкой голубой
Словес разреженных превыше.
А я кричу из ветхих сил,
Терзая голос многожильный.
Забыл? О, как же ты забыл,
Что сам слова в уста вложил мне?
Зачем тебе вот так, молчать,
Необъяснимо и невнятно?
Молчать, как будто бы леча
Недуги совести опрятной.
Ты тот, кто держит интервал,
Кто над последними смеётся...
Ты опечалишься едва ль
Когда умолкнуть мне придётся.