|
Татьяна Краснова Краснова Татьяна Владимировна — кандидат филологических наук, доцент. Окончила филологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова. Автор более 100 научных работ, в том числе четырех монографий (Древнерусская топонимия Елецкой земли. — Елец, 2004; Российская топонимия в художественной прозе И. А. Бунина. — Елец, 2005; Рукописное наследие Петровской эпохи в Государственном архиве Воронежской области. — Елец, 2008; Начальная летопись Елецкой земли (филологическая реконструкция) — Елец, 2011). Редактор краеведческого блога «Елецкая земля» elzem.ru. |
«В НЕЗАБВЕННУЮ ЖИЗНИ МИНУТУ...»ОБ АВТОРСТВЕ ЛЮБИМОГО РОМАНСА А. Н. БУНИНА
Среди людей, оказавших влияние на формирование личности и таланта писателя И. А. Бунина, едва ли не первое место занимает его отец.
Бунин Алексей Николаевич (1827—1906) происходил из дворянского рода, внесенного в Общий гербовник дворянских родов Российской империи, учреждённый указом императора Павла I в 1797 году.
В молодости Алексей Николаевич был офицером, участвовал в обороне Севастополя (1854—1855), имел земли в Орловской, Воронежской и Тамбовской губерниях. Однако ко времени рождения писателя от них ничего не осталось, кроме разрозненных и все убывающих мелких поместий, превращавшихся зимой в «безграничное снежное море», а летом — в «море хлебов, трав и цветов...»(1)
Скупые строки официальной биографии не дают представления о человеке, присутствие которого в жизни писателя оставило глубокий след и не менее глубокую боль, и не объясняют необыкновенной привязанности Ивана Алексеевича к отцу. Эту привязанность чувствовал в себе сам писатель, неоднократно обращавшийся к образу отца в стихотворных и прозаических произведениях. Эту привязанность чувствовали все близкие Ивана Алексеевича и особенно жена Вера Николаевна Муромцева-Бунина.
И. А. Бунин:
«Мир для меня всё ещё ограничивается усадьбой, домом и самыми близкими. Вот я уже не только заметил и почувствовал отца, его родное существование, но и разглядел его, сильного, бодрого, беспечного, вспыльчивого, но необыкновенно отходчивого, великодушного, терпеть не могшего людей злых, злопамятных. Я стал интересоваться им и вот уже кое-что узнал о нем: то, что он никогда ничего не делает, — он, и правда, проводил свои дни в той счастливой праздности, которая была столь обычна тогда не только для деревенского дворянского существования, но и вообще для русского; что он всегда очень оживляется перед обедом и весел за столом; что, проснувшись после обеда, он любит сидеть у раскрытого окна и пить очаровательно-шипящую и восхитительно-колющую в нос воду с кислотой и содой и что он всегда внезапно ловит меня в это время, сажает на колени, тискает и целует, а затем так же внезапно ссаживает, не любя ничего длительного... Я уже чувствовал к нему не только расположение, но временами и радостную нежность, он мне уже нравился, отвечал моим уже слагающимся вкусам своей отважной наружностью, прямотой переменчивого характера больше же всего, кажется, тем, что был он когда-то на войне в каком-то Севастополе, а теперь охотник, удивительный стрелок, — он попадал в двугривенный, подброшенный в воздух, — и так хорошо, задушевно, а когда нужно, так ловко, подмывающе играет на гитаре песни, какие-то старинные, счастливых дедовских времен...»(2)
В. Н. Муромцева-Бунина:
«Алексей Николаевич Бунин принадлежал к тем редким людям, которые, несмотря на крупные недостатки, почти пороки, всех пленяют, возбуждают к себе любовь, интерес за благостность ко всем и ко всему на земле, за художественную одаренность, за неиссякаемую веселость, за подлинную щедрость натуры... Он, вообще, жил настоящим, совершенно не умел унывать. Быстро возобновил (вернувшись из Воронежа, куда уезжал с семьей для образования старших сыновей — примеч. ред.) дружбу с родными и знакомыми соседями... И, к несчастью, опять начал пить... Он, когда не пил, за столом бывал всегда весел и оживлен, хорошо рассказывал, представлял всех в лицах. Особенно часто вспоминал Севастопольскую кампанию, когда они с братом Николаем, рано умершим, с собственным ополчением отправились на войну. Повествовал, как их по городам встречали колокольным звоном, как он играл в карты с писателем Львом Николаевичем Толстым... Оба они с братом в то время были холостыми и изрядно порастрясли свое состояние. До Севастопольской кампании он никогда не брал в рот вина, а там попробовал...»(3)
И. А. Бунин:
«Отец в мои гимназические годы, — вспоминает уже сам писатель, — переживал свой последний подъем; — переселившись в Батурина, заложив его и продав Каменку, — все будто бы с мудрыми хозяйственными планами, — он опять чувствовал себя богатым барином и поэтому, приезжая в город, опять стал останавливаться только в Дворянской, всегда занимая лучший номер. И вот, когда он приезжал, я из дома Ростовцева сразу попадал на два, три дом совсем в другой мир, опять на время становился барчуком, которому все улыбались, кланялись...»(4)
В. Н. Муромцева-Бунина:
«Иногда отец брал гитару и пел старинные русские песни; пел он музыкально, подняв брови, чаще с печальным видом и производил большое впечатление. В своих стихах “На хуторе”, написанных в 1897 году, Бунин дает картину этого вечера:
Свечи нагорели, долог зимний _вечер...
Сел ты на лежанку, поднял _тихий взгляд —
И звучит гитара удалью печальной
Песни беззаботной, старой _песне в лад.
«Где ты закатилось, счастье _золотое?
Кто тебя развеял по чистым _полям?
Не взойти над степью солнышку _с заката,
Нет пути-дороги к невозвратным _дням!»
Свечи нагорели, долог зимний вечер...
Брови ты приподнял, грустен _тихий взгляд...
Не судья тебе я за грехи былого
Не воротишь жизни прожитой _назад!»(5)
И. А. Бунин:
«Мой отец пел под гитару старинную, милую в своей романтической наивности песню, то протяжно, укоризненно, то с печальной удалью, меняя лицо соответственно тем двум, что участвовали в песне, один спрашивал, другой отвечал:
— Что ты замолк и сидишь _одиноко,
Дума лежит на угрюмом челе?
Иль ты не видишь бокал на столе?
Иль ты не видишь бокал на столе?
— Долго на свете не знал я _приюту,
Долго носила земля сироту!
Раз, в незабвенную жизни минуту,
Раз я увидел созданье одно,
В коем все сердце мое вмещено!
В коем все сердце мое вмещено!
Средины песни не помню, — помню только ту печальную, но бодрую, даже дикую удаль, с которой вопрошавший друг обращался к своему печальному другу:
— Стукнем бокал о бокал и запьем
Грустную думу веселым вином!»(6)
В.Н. Муромцева-Бунина:
«Эту песню приводит Иван Алексеевич в своем рассказе “Байбаки”, потом озаглавленном “В поле”, написанном в 1895 году, но и там нет середины. Вероятно, он не запомнил середины песни и писал этот рассказ вдали от отца, в Полтаве, не мог спросить, а потом забыл, так и пропала середина песни, которую так хорошо исполнял его отец. Он даже перед смертью жалел, что забыл ее...»(7)
Запомнившиеся И. А. Бунину строки романса принадлежат поэту Семену Егоровичу Раичу (Амфитеатрову), педагогу и поэту, великолепному переводчику и знатоку античной поэзии.
С. Е. Раич родился в1792 году в семье приходского священника в селе Рай-Высокое Орловской губернии (отсюда поэтический псевдоним Раич, позже ставший официальной фамилией). Десяти лет он был отдан на учебу в Севскую духовную семинарию, в которой служил преподавателем его старший брат Фёдор Амфитеатров (будущий митрополит Киевский и Галицкий Филарет).
После окончания семинарии зарабатывал на жизнь и учёбу частной педагогической практикой. Так, с 1813 по 1819 г. жил в доме Тютчевых в качестве воспитателя будущего поэта Ф.И. Тютчева.
К 1822 году С. Е. Раич окончил Московский университет по двум факультетам: нравственных и политических наук и словесных наук, первый — с дипломом кандидата, второй — с дипломом магистра.
Биография С. Е Раича тесно переплетена с литературной жизнью России XIX века. Перечислим лишь некоторые факты.
В Благородном пансионе при Московском университете руководил Обществом любителей отечественной словесности (1827—1830). Собрания общества регулярно посещал воспитанник пансиона М. Лермонтов.
«Раич преподавал в классе Лермонтова литературу и, кроме того, руководил кружком. Кружок собирался по субботам, в зале под куполом, где помещалась пансионская библиотека. Здесь, среди книг, жил Раич. В кружке обсуждались сочинения и переводы воспитанников. Лучшие читались потом на торжественных собраниях пансионского общества любителей российской словесности... Лермонтов упоминает Раича в своей пансионской тетради, Раич о нем — в своих воспоминаниях: «В последние годы существования Благородного пансиона, в который вступил я в качестве преподавателя практической Российской словесности, — пишет Раич, — под моим руководством вступили на литературное поприще некоторые из юношей, как-то: Г. Лермонтов, Стромилов, Колачевский, Якубович, В. М. Строев»(8).
С. Е. Раич был членом декабристской организации «Союз благоденствия», в 1826 году был привлечен к следствию по делу декабристов, однако по высочайшему повелению дело было прекращено.
В 1839 году С. Е. Раич познакомился в Одессе с Пушкиным. Знакомство продолжалось и далее: три года спустя Раич был в числе приглашенных на чтение «Бориса Годунова» в Москве.
В качестве издателя С. Е. Раич выпустил альманахи «Новые Аониды» (1823), «Северная лира« (1827), журнал «Галатея» (1829—1830, 1839—1840), некоторые номера журнала «Русский зритель».
С. Е. Раич публиковался во многих известнейших альманахах и журналах своего времени: «Полярная звезда», «Мнемозина», «Северные цветы», «Урания», «Северная лира», «Московский телеграф», «Телескоп», «Галатея», «Сын отечества», «Москвитянин», «Атеней».
Стихотворения Семёна Раича «Перекати-поле», «Грусть на пиру», «Соловью» и др. были положены в XIX веке на музыку композиторами А. Варламовым, Н. Титовым, Ф. Толстым. Одно из самых известных произведений поэта — стихотворение «Друзьям» — стало студенческой песней, исполнявшейся под гитару вплоть до тридцатых годов XX века, и, по словам Н. Гербеля, составителя антологиии «Русские поэты в биографиях и образцах» (1873—1888), облетело всю Россию.
За переводы античной поэзии С. Е. Раич был награждён серебряной медалью Российской академии.
Семён Раич скончался 28 октября (9 ноября) 1855 года в Москве, похоронен на Пятницком кладбище (22 участок).
Приведем полный текст(9) стихотворения С. Е. Раича «Грусть на пиру», отметив в нем строки, запомнившиеся И. А. Бунину.
Что ты замолк и сидишь одиноко?
Дума лежит на угрюмом челе!..
Видишь — бокалы с вином _на столе!
Полно же мыслью носиться _далеко!
Стукнем бокал о бокал и запьем
Мрачную думу веселым вином!..
«Нет! други, если б и самая Геба
С светлой улыбкой младого чела
Нектару в дружний бокал _налила, —
Верьте: и самый напиток бы неба
Прежней веселости мне не отдал...
Прочь от меня налитой мне _бокал!»
Друг! у тебя навернулися слезы;
Что твое сердце сдавило тоской?
Здесь, пред друзьями, всю тайну _открой, —
Горьки ль потери, судьбы ли _угрозы,
Иль отравившая душу любовь?
Сдерни, сорви с нас сомнений _покров.
«Други! видали ль вы в древней _дуброве
Громом нежданным разбитую ель?
Зрели ль, когда, набежавший _на мель,
Бренный челнок сокрушался _в основе?
Легкие веслы и руль пополам...
Это ваш друг, обреченный слезам.
Долго не знал я на свете приюту,
Долго носила земля сироту,
Долго я в сердце носил пустоту...
Раз в незабвенную жизни минуту —
Раз я увидел созданье одно:
В нем было небо мое вмещено.
Русые кудри вилися струею,
Ластились к шее лилеи белей,
Зыбью ложились на перлы грудей;
Очи — играли моею душею —
Очи, чернее осенних ночей,
Майской у ней улыбались зарей.
С ней я зимой вечерами делился,
Ею одной — и дышал я и жил,
С нею блаженство потоками пил,
С ней... но довольно! я с ней... _разлучился!..
Что еще слушать? я все досказал...
Дайте скорей налитой мне бокал...»
В стихотворении С. Е. Раич верен своей поэтической эстетике. Античные мотивы и образы (нектар, напиток неба, богиня Геба), символика поэзии романтизма (бренный челнок, легкие веслы, перлы грудей, шея лилеи белей) соединяются с чисто русскими речевыми оборотами (сердце сдавило тоской, не знал я на свете приюту, носила земля сироту, ею одной и дышал я и жил) вплоть до просторечия (делился, досказал). Именно благодаря этим языковым чертам стихотворение С. Е. Раича, написанное в первой половине XIX века (точного указания нет), перешагнуло рамки своего времени и, положенное на музыку, стало исполняться как городской романс, распространенный в России в конце XIX — первой половине XX века, авторский по способу создания, но фольклорный по способу бытования.
В написанный в 1895 году рассказ «В поле» И. А. Бунин вводит строки услышанного от отца романса, передавая и его манеру исполнения, и обстановку безысходности и почти отчаяния, которой так соответствовали слова романса.
«Да, я много наделал ошибок в своей жизни. Мне не на кого пенять. А судить меня будет уж, видно, Бог... Вот я ни на кого никогда не имел злобы... Ну, да все прошло, пролетело... Сколько было родных, знакомых, сколько друзей-приятелей — и все это в могиле!
Лицо Якова Петровича задумчиво. Он играет на гитаре и поет старинный печальный романс.
Что ты замолк и сидишь _одиноко? —
поет он в раздумье.
Дума лежит на угрюмом челе...
Иль ты не видишь бокал _на столе?
И повторяет с особенной задушевностью:
Иль ты не видишь бокал _на столе?
Медленно вступает Ковалев.
Долго на свете не знал я _приюту, —
разбитым голосом затягивает он, сгорбившись в старом кресле и глядя в одну точку перед собою.
Долго на свете не знал я _приюту, —
вторит Яков Петрович под гитару:
Долго носила земля сироту,
Долго имел я в душе пустоту...
Ветер бушует и рвет крышу. Шум у крыльца... Эх, если бы хоть кто-нибудь приехал...»(10)
Как видим, И. А. Бунин запомнил только шесть строк отцовского романса, еще четыре воспроизводил неточно по памяти. Возможно, что стихотворение С. Е. Раича в виде романса исполнялось не полностью.
Однако глубоко символично, что строки С. Е. Раича, положенные на музыку неизвестным нам композитором, вернулись уже народной песней на родину поэта, в Орловскую губернию, в каких-нибудь ста верстах от Рай-Высокого прозвучали в исполнении А. Н. Бунина и дважды вошли в русскую литературу: и как стихи поэта XIX века С. Е. Раича, и как народный романс, включенный в текст рассказа И. А. Бунина «В поле».
Примечания
- Бунин И. А. Собр. Соч. в 6 томах. М., 1988. Т. 5. С. 9.
- Бунин И. А. Собр. Соч. в 6 томах. М., 1988. Т. 5. С. 12—13.
- Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью. М., 1989. С. 28, 31.
- Бунин И. А. Собр. Соч. в 6 томах. М., 1988. Т. 5. С. 62.
- Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью. М., 1989. С. 66—67.
- Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью. М., 1989. С. 67.
- Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью. М., 1989. С. 67.
- М. Г. Павлов. Москва в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова. Судьба поколения 30-х годов. http://www.e-reading.by/chapter.php/1033308/43/Ivanova_-_Moskva_v_zhizni_i_tvorchestve_M._Yu._Lermontova.html
- Стихотворение С. Е. Раича. Писарская копия 1830-х годов в рукописном «Сборнике стихотворений и песен» (РГБ. Ф. 354. No 214. Л. 21). В «Урании» — первая публикация. http://www.allpoetry.ru/?s=35782
- Бунин И. А. Собр. Соч. в 6 томах. М., 1988. Т. 2. С. 98—99.