Мотив корабельного путешествия в рассказах Ивана Алексеевича Бунина «Господин из Сан-Франциско» и Исаака Башевиса Зингера «На старом корабле»
Путешествие является важной темой творчества Ивана Алексеевича Бунина, который сам был заядлым путешественником. По воспоминаниям писателя, он «не раз бывал в Турции, по берегам Малой Азии, в Греции, в Египте <…>, странствовал по Сирии и Палестине, был в Оране, Алжире, Константине, Тунисе и на окраинах Сахары, плавал на Цейлон<…>, изъездил почти всю Европу, особенно Сицилию и Италию»[цит.по: 7]. На корабле, путешествующем по Италии,происходит действие рассказа «Господин из Сан-Франциско». Для Исаака Башевиса Зингера, вынужденного эмигрировать в Америку, корабельное путешествие становится спасением и одновременно началом изгнания. В интервью он признавался, что «избежал одной катастрофы в Польше и оказался в другой, когда приехал [в Америку]»[11, с.16]. Путешествию отчаявшегося эмигранта посвящен рассказ «На старом корабле».
Герои обоих рассказов воспринимают путешествие как очень важное изменение в своей жизни — или даже как начало новой жизни. Господин из Сан-Франциско до начала путешествия «не жил, а лишь существовал, правда, очень недурно, но все же возлагая все надежды на будущее»[1, с. 53]. Натан Шпиндл, герой рассказа «На старом корабле», считает, что у него осталось «только две возможности: либо ехать, либо умереть»[3, с.231].
С водным странствием связана тема памяти. По словам В.Н. Топорова, «дно морское – некий огромный депозитарий, где размешено всё и прежде всего – жизни, прошлые и будущие»[9, с.591]. Подготовка Натана к путешествию начинается с возвращения в родную деревню, на могилу родителей. Героя преследуют воспоминания из детства, образы из детских книжек и старинных романов. Испугавшись бури, он «впервые за многие долгие годы… вскрикнул: «Мама!»[3, с.237]. Возврат к прошлому в рассказе «Господин из Сан-Франциско» связан лишь с внешностью героя («Смокинг и крахмальное белье очень молодили господина из Сан-Франциско»[1, с.55]), так как он не претерпевает внутреннюю эволюцию, ему не к чему возвращаться.
Несмотря на надежды героев, связанные с путешествием, оба рассказа заканчиваются их смертью. По словам исследователей Н.А. Давыдова и Н.М. Теребихина, корабль в символическом плане находится «посредине между миром живых и миром мертвых, между хаосом (океаном) и космосом (твердью)»[2, с.180].
Незаметные для героев, образы смерти преследует их с начала путешествия или подготовки к нему. На «Атлантиде» «в смертной тоске стенала удушаемая туманом сирена»[1, с. 56].Предвестником смерти в рассказе «Господин из Сан-Франциско» становится азиатский принц, усы которого «сквозили…как у мертвого»[1, с. 56]. Неслучайно дочери героя чуть не сделалось дурно, когда«ей показалось, что в зале сидит принц»[1, с. 58]. Натану Шпиндлу из рассказа «На старом корабле», приехавшему в родную деревню, «представилось, что он попал в город мёртвых»[3, с.223]. Здесь же содержится предсказание гибели героя в океане: «могло показаться, что внизу, под ногами, разместилось еще одно богом забытое местечко — подводное, полное потусторонней тоски»[3, с. 223].
В обоих рассказах возникают мифологические образы. Корабль, на котором путешествует господин из Сан-Франциско, называется «Атлантидой». Пароходы, стоящие в порту, напоминают Натану Шпиндлу «те сказочные корабли из детских книжек, что были унесены штормом в Йам-хакерах – в Ледяное море….»[3, с. 230]. Затонувшая Атлантида, несущее гибель Ледяное море – все эти образы связаны с темой смерти. По замечаниюИ.А. Малишевского, «существование на «Атлантиде» стагнантно, зациклено, повторяется изо дня в день»[5, с. 54], что является характерной чертой мифа.
Важную роль в обоих рассказах играет мотив сна. Во сне Натану «померещилась чья-то фигура, он позвал, он просил подождать, но, когда сам подполз ближе, — призрак исчез»[3, с. 237]. «Вежливо и изысканно поклонившийся хозяин, отменно элегантный молодой человек», встретивший героя Бунина и его семью, «на мгновение поразил господина из Сан-Франциско: он вдруг вспомнил, что нынче ночью, среди прочей путаницы, осаждавшей его во сне, он видел именно этого джентльмена….»[1, с. 61].Сон для героев становится способом связи с иной реальностью, однако господин из Сан-Франциско, в чьей душе «уже давным-давно не осталось ни даже горчичного семени каких-либо так называемых мистических чувств»[1, с. 61], не видит ее.
Отправляясь в путешествие или только готовясь к нему, герои как будто уже не совсем принадлежат этому миру, обособляются от окружающих. Место Натана на работе «занял кто-то другой»[3, с. 227]. Язык героев становится непонятен окружающим (старцы в синагоге, к которым обращается Натан, «когда наконец сообразили, что тот говорит не по-польску, а на идише, — всё равно понять не смогли, чего он хочет от них»[3, с.223]). Герои также не понимают языка, на котором говорят другие люди: сосед Натана по каюте «заговорил с ним, но это был какой-то чудной иноземный язык»[3, с. 231]. Господина из Сан-Франциско окружают иностранцы, а его дочь, познакомившись с иностранным принцем, «слушала его и от волнения не понимала, что он ей говорит»[1, с. 57].
Попадая на корабль, Натан Шпиндл словно теряет свою волю: «Одна дверь стояла распахнутой, и ему указали пальцем – туда. Он вошел – как животное в хлев»[3, с.231]. Господин из Сан-Франциско, несмотря на свое богатство и влиятельность, тоже не может управлять своей жизнью, вынужден подстраиваться под общий распорядок дня на корабле: «до одиннадцати часов полагалось бодро гулять по палубам, дыша холодной свежестью океана, или играть в шеффльборд и другие игры для нового возбуждения аппетита…»[1, с. 54].
Интересно, что поведение Натана во время кораблекрушения «полностью уподоблялось животному: он карабкался на палубу, кричал что-то невразумительное, напрягал слух и храпел…» [8, c.46]. Его описание напоминает ломовых лошадей, встреченных героем в городе: «…там и сям, оступаясь, падали битюги, ломовые огромные лошади <…> Лошади, пытаясь вскочить, так царапали подковами мостовую, что искры летели»[3, с. 227]. Вместе с упоминанием «прошлого воплощения» [3, с. 232]героя, сравнение с лошадью, возможно, связано с учением о «гилгуле — метампсихозе, перевоплощении» [6, с.48], которое является одной из основных доктрин каббалы. В портрете Господина из Сан-Франциско, напротив, появляются черты чего-то неживого: «неладно скроенный, да крепко сшитый», «…с подстриженными серебряными усами, золотыми пломбами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью – крепкая лысая голова»[1, с. 55].
В рассказе «Господин из Сан-Франциско» возникает образ капитана. Он напоминает «языческого идола»[1, с. 70]. Командир гигантской машины и сам становится овеществлен, в его портрете нет живых черт. В рассказе «На старом корабле» нет образа капитана: человек не может управлять кораблем (люди лишь страдают в его недрах), «Тронхейм» словно оживает и вступает в схватку со стихией («Пароход взбрыкнул», «судно как будто напоследок задумалось: перевернуться ему или нет»[3, с.234]).
В произведении И.А. Бунина возникает образ дьявола, в рассказе «На старом корабле — образ Бога: луна напоминает герою «небесный глаз, не смаргивая глядящий на эту землю» [3, с. 230]. Интересно, что и Бог в рассказе И.Б. Зингера, и дьявол в произведении И.А. Бунина не влияют на жизнь человека, а лишь наблюдают за ней: «Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара, с каменистых ворот двух миров, за уходившим в ночь и вьюгу кораблем» [1, с. 70]. Смерть герою несет не божественная или демоническая сила, а неперсонифицированный хаос, явленный в образе бушующего океана.
Ветер, согласно «Словарю символов», «считается первичной стихией в силу своей связи с творящим дыханием или дуновением»[4, с. 111]. Подобный образ возникает в рассказе И.Б. Зингера: «вскипающие барашки, гонимые ветром, дух Брэйшэс, первых дней сотворения мира»[3, с. 233]. Образ ветра, бури появляется и в рассказе «Господин из Сан-Франциско»: «вьюга крепко свистала в отяжелевших снастях»[1, с. 55]. Таким образом, буря становится одновременно символом разрушения и создания чего-то нового. Отсутствие воздуха выступает как символ смерти («Он рванулся вперед, хотел глотнуть воздуха — и дико захрипел»[1, с. 65]).
По словам исследователей Н.М. Теребихина и Н.А. Давыдова, трехпалубное строение корабля «восходит… к архаической модели мира с тремя горизонтами космической вертикали»[2, с. 180]. Нижняя палуба корабля вызывает ассоциации с адом: «Так хохочут, наверное, черти в преисподней»[3, с. 231], «…мрачным и знойным недрам преисподней, ее последнему, девятому кругу была подобна подводная утроба парохода»[1, с. 56]. Но если Господин из Сан-Франциско после смерти с верхней палубы оказывается низвергнут на нижнюю, то Натан Шпиндл, напротив, с нижней палубы, пройдя «тяжкие испытания»[3, с. 233], во время шторма попадает на поднявшуюся палубу, на «вершину»: он «стоял теперь как триумфатор, как человек, одолевший вершину и гордо осматривающий дольний мир под собой»[3, с. 238].
По мнению М. Элиаде, «погружение в Воды равнозначно не окончательному исчезновению, а временному слиянию с тем, что лишено различий, за которым следуют новое Творение, новая жизнь…»[10, с. 228]. Если для Натана, погребенного в океане, сохраняется шанс на новую, иную жизнь, то смерть Господина из Сан-Франциско от удушья в гостинице — полное уничтожение души, продолжение существования лишь в телесном плане. Смерть героя не нарушает привычный распорядок дня на корабле.
Таким образом, в обоих рассказах корабельное путешествие становится уходом героев из мира живых. Океанская буря, с одной стороны, выступает как символ хаоса, грозящего разрушить мир героев, но, с другой стороны, несет в себе и созидательное начало. Связь с иной, мистической реальностью в обоих рассказах происходит через сны героев, однако Господин из Сан-Франциско, в отличие от Натана Шпиндла, не придает значение своему сну. С образом океана в рассказе «На старом корабле» также связана тема памяти. Герой рассказа И.А. Бунина не вспоминает о своем прошлом, он всегда существует лишь в настоящем, поэтому его развитие невозможно. Отличается и образ корабля: «Тронхейм» предстает как живое существо, а «Атлантида» - гигантский механизм, управляемый таким же безжизненным капитаном. Если для Натана Шпиндла корабль «оказывается ладьей Харона» [8, с. 48], которая перевозит его из мира живых в мир мертвых, то для Господина из Сан-Франциско «Атлантида» становится могилой: вместе с кораблем он вынужден скитаться по просторам океана без надежды на возрождение.
Литература
- Бунин И.А. Господин из Сан-Франциско//Собрание сочинений в шести томах. Т.4. — М.: Художественная литература, 1988. — с.53-72.
- Давыдов Н.А., Теребихин Н.М. Порт и корабль: семантика севернорусской морской культуры // Механизмы культуры. — М.: Наука, 1990. — с.174-191.
- Зингер И.Б. На старом корабле // Кукареку: рассказы. — М.: Текст : Книжники, 2017. – с. 222-238.
- Керлот Х. Э. Словарь символов. — М.: «REFL-book», 1994. — 608 с.
- Малишевский И.А. Образ капитана в «морских» текстах И.А. Бунина // Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. 2015. № 2. — Воронеж: — с. 52-56.
- Мочалова В.В. «Книги творения» Ицхака (Айзека) Башевиса Зингера // Творчество ИвоАндрича : Миф. Фольклор. История. Литература :Симпоз. к 100-летию со дня рождения писателя : Тез. и материалы. - М.: ИСБ, 1992. – с. 44-48.
- Ревякина И.А. Италия в путешествиях и поэтическом творчестве И.А. Бунина[Эл.ресурс]http://sites.utoronto.ca/tsq/17/revyakina17.shtml[дата обращения - 27.06.2019]
- Слепова А.В. Специфика жанра новеллы в творчестве Исаака БашевисаЗингера : диссертация ... кандидата филологических наук : 10.01.03. - Челябинск, 2005. - 195 с.
- Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. — М.: Прогресс, 1995. — 624 с.
- Элиаде М. Образы и символы // Избранные сочинения. — М.: Ладомир, 2000. — 414 с.
- Durgin R. Isaac Bashevis Singer Talks… About Everything // New York Times. — 1979. — Nov.26. — p. 16.6