Рудягин Геннадий Тимофеевич

ПЕНЁК


 

      Ну вот… На ветках городских тополей лопнули почки, и прошлой ночью где-то невысоко кричали возвратившиеся домой дикие гуси...

      Ещё денёк–другой, и родная деревня наденет весеннее платье – в садах зацветут белым и розовым  фруктовые деревья, зазеленеет вдоль улиц молодая трава.

       Петька-а! – закричит девочка Таня Шамотина. – Беги сюда, дядя Проша приехал!

      И звонкий голосок её облетит враз примолкшую нарядную деревню. И следом за быстроногим Петькой придёт и ещё кто–нибудь. Придёт Захар Кудряшов с женою Верой. Примчится, наверно, и юная Настя Дударкина – местная Ассоль, которая к отчаянию местных парней, вот уже несколько лет после окончания школы никого из них не признаёт, а всё ждёт какого-то придуманного принца.

      А вот Валя Ткачёва не придёт. Не поняли в своё время Прохор с Валентиной друг друга. Он убеждён, что Валентина его не дождалась со службы в армии, где и служил-то он всего два года; она – что Прохор в нужное время не попросил её руки. Теперь Валиному сыну скоро девять лет, а Прохор – всё ещё один.

      Конечно, не придёт. Даже если и захочет, то не пустит муж – грубый, дерзкий, не деревенский. Однажды он уже подсовывал под нос Прохора свой мохнатый кулак: «Видал? Покалечу!» И что с того, что Прохор тогда сам его чуть не покалечил? Что толку с того? Валя давно чужая жена.

      А когда–то она так любила Блока читать!

 

Мгновенье – в зеркале старинном 

Я видела себя, себя…

И шелестИла платьем длинным

По ступенЯм – встречать тебя!

 

      «Встречать тебя»! Неужто этого, с мохнатым кулаком?

      И всё же и ей надо что–нибудь привезти. Или лучше какой-нибудь «конструктор» или игрушечный пистолет её сынишке…

      М-да!.. А вот Настя Дударкина по таким ступенЯм не побежит к кому попало. Эта или дождётся придуманного принца, или останется до конца своих дней вековухой. Эту лохматой лапой не возьмёшь – молодец девчонка, молодец! В этот раз Прохор привезёт ей, кроме привычных подарков, фото Витьки Кудескина. Есть у него такой добрый парень-сосед. Тоже ждёт. Свою Ассоль. Хорошо б, чтоб получилось у них всё. Уж очень редки стали в жизни случаи таких вот терпеливых ожиданий. Так хочется, чтоб ожидающим везло…

      Ну, а мать, конечно, спросит про личную жизнь, про Майю:

       Когда ж поженитесь? Перед людьми не стыдно нерасписанными жить?

      А Прохор скажет:

       Да не подходим мы друг другу, мама.

      А мать удивится, спросит:

       Как же так?

     А Прохор промолчит. Он, как и прежде, промолчит. Хоть, как всегда, захочется сказать:

      «Мам, а сосватайте мне кого-нибудь из деревенских!»

      Ну, не совсем кого-нибудь, конечно. Какую–нибудь хорошенькую молодицу. Он же их здесь никого уже не знает – десять лет, как в городе живёт. А ровесницы давно повыходили замуж. А молодёжь давно не для него. Пусть даже вдову какую,  пусть даже с детьми… Он же давно хочет стать счастливым мужем и отцом. Он ведь по сути своей – деревенский пенёк.  С мыслями о крепкой хорошей семье, о рассветах в огороде или в саду за дружной слаженной работой. О счастье видеть взросление дорогих детей, о любимой нежной жене…

      А городская Майя… Независимая и красивая  Майя стала откровенно встречаться с перспективным бизнесменом, своим начальником. Красивая, она хочет и жить беззаботно-красиво. Без каких–либо проблем.

       Дура ты, Майя, – грустно сказал ей на прощанье Прохор. – Дура дурой.

       А ты – деревенский пенёк! – весело ответила ему она.

      И всё. Как, вроде, ничего между ними и не было. Сошлись, разошлись. Как курица с пробегавшим мимо петухом…

      В этот раз Прохор ехал в свою деревню с единственной мечтой – не возвращаться. Остаться дома навсегда. Его беспокоило только одно – дальнейшая жизнь Вали Ткачёвой… или как она там теперь именуется по мужу. Не подумает ли он, этот муж, что Прохор возвращается из-за неё. В таком случае у Вали никакой жизни не будет…

      Ему бы теперь надо срочно жениться, чтоб не дразнить деревенских гусей. Или, хотя бы для виду, приехать не одному, а с женщиной. Пусть бы все подумали, что у него нет в этом плане проблем и надежд на Валю… Но ехать было не с кем, и все проблемы были налицо.

      На ночном городском вокзале Витька Кудескин горячо пожал Прохору руку, засмущался и сказал:

      Так вы уж, если понравлюсь Насте, позвоните по мобильнику, пожалуйста!

       Ты ей понравишься, - ответил Прохор. – Я её немного знаю. А поехали вместе!

       Не могу. У меня предзащита диплома. Вот, если понравлюсь…

       Завтра же тебе позвоню! – пообещал Прохор.

      И поезд тронулся.

      И осталось Прохору только разложить на верхней полке вагона подарки для друзей и их детишек и поразмышлять о своей жизни пять долгих часов езды.

      В тёмные окна вагона застучался ниоткуда взявшийся весенний дождь. Прохор уставился туда с тоской и с надеждой, пытаясь хоть что-то в этом мраке ночи разглядеть. Но видел там только отражение своего печального лица…

Мгновенье – в зеркале старинном

И шелестИла платьем длинным

По ступенЯм – встречать тебя!

 

        Скажите, пожалуйста, вы вот тот гарнитурчик в коробке брали в «Детском мире» или в универмаге?

      Прохор глянул на ласковую женщину, которая об этом спросила, и обмер: вот оно счастье! И так близко, напротив сидит…

       В «Детском мире», – сказал он.

      Молодая женщина улыбнулась:

       Для девочки лучшей забавы и не придумать!

       Вы так думаете?

       Нет. Знаю. Там же и спальня, и кухня, и прихожая – комфортабельная квартира в миниатюре. Со звоночком в двери и с телефоном у кроватки.

      Она говорила, а Прохор не знал, что ответить. Он никак не мог понять, почему она ему такая родная. Он же видит её в первый раз. Или где–то видел уже. Или это всё сон.

       А вон в той коробочке что? – опять спросила ласковая женщина.

      Во рту у Прохора стало сухо.

       Модель самолёта, - сказал он, откашлявшись. – Это я соседскому Петьке везу…

       А это – «конструктор», – угадала улыбчивая женщина.

      И Прохор снова покашлял.

       Верно, – сказал он. – Вы в этих штуках хорошо разбираетесь…

      А я воспитателем работаю, - кивнула ставшая родной женщина. – В детском саду.

      В селе? – с надеждой спросил Прохор.

      В райцентре. В наших сёлах теперь детсадиков нет.

      А в селе не хотели бы жить?

      С удовольствием! Я родом-то из деревни.

     Прохор знал, что её полюбил. Не сейчас. Нет. Давно, на всю жизнь. Но где и когда?.. Вот только б она была незамужней. Пусть с детьми, только чтоб…

       А дети у вас есть? – начал он с этого.

       Пока нет, – застеснялась она. – Мы всего месяц, как поженились, – и кивнула на дремавшего у противоположного окна человека…

      На станцию Прохора поезд прибыл в шесть утра. Дождь шумел по-настоящему весенний. В шесть часов три минуты (Прохор посмотрел на ручные часы)… в шесть часов три минуты, размазывая по окнам апрельские слёзы, состав двинулся дальше. Прохор стоял на мокром перроне с подарочными коробками и кульками в руках, и соображал, каким путём ему вернуться в город – обратным поездом или идти на автобусную остановку. Потому что это уж точно был конец всему – и надеждам, и мечтам, и сложившемуся, было, порядку в беспокойных прежде мыслях…

      Человека три, сошедшие с ним, разошлись, подбежала радостная Настя-Ассоль.

       А понавёз-то, понавёз! – защебетала она, выхватывая из рук Прохора пакеты. – А чем порадуешь меня?.. С Майечкой, что ли, конец? Что молчишь, печальный принц? Я же всё уже знаю!

        А Прохор смотрел, и молчал. Смотрел, и молчал. Потому что, наконец, понял причину своей скоропалительной любви к случайной попутчице – у той на подбородке была Настина весёлая ямка.