|
Доктор филологических наук Парижского университета, автор 37 книг и более 370 публикаций, коллекционер. Хранитель и исследователь бунинского литературного наследия. В собрании Р. Герра содержится множество материалов из личных архивов и книг с дарственными надписями И.А. Бунина, Г.Н. Кузнецовой, Л.Ф. Зурова, А.В. Бахраха, Н.Я. Рощина, Б.Г. Пантелеймонова, Н.Н. Берберовой, И.В. Одоевцевой, З.А. Шаховской, Е.Л. Таубер, Г.В. Адамовича, В.В. Вейдле и многих других поэтов и прозаиков Русского зарубежья, сотни неопубликованных писем, рукописей, фотографий. |
АПОКАЛИПСИС ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ:
«СОЛНЦЕ МЕРТВЫХ» ИВАНА ШМЕЛЕВА
—«ОКАЯННЫЕ ДНИ» ИВАНА БУНИНА
Иван Шмелев — защитник обездоленных, тех, кого Достоевский называл «бедными людьми», «униженными и оскорбленными», — с энтузиазмом и надеждой встретил Февральскую революция 1917 года. И совсем другие чувства вызвал в нем Октябрьский переворот, который он воспринял как апокалиптическую трагедию и безоговорочно осудил.
В 1918 году писатель с семьей уехал в Крым. Его сын, демобилизо-ванный офицер, присоединился к частям Белой армии генерала Деникина в Туркестане. Отказавшись уехать за границу после разгрома и эвакуации армии генерала Врангеля, с ноября 1920 по февраль 1922 года писатель пережил страшные месяцы голода и «красного террора», разразившиеся в Крыму с приходом туда венгерского коммуниста Белы Куна и Розалии Землячки, увидел поток непрекращающихся зверств и сто двадцать тысяч смертей. Единственный сын писателя, двадцатипятилетний офицер так же, как и многие белые офицеры, в январе 1921 года был арестован и без суда расстрелян ЧК.
Гибель любимого сына вынудила писателя покинуть Россию, которую он страстно любил, но не идеализировал.
Благодаря содействию Бунина Шмелев получил французскую визу и в январе 1923 года через Берлин приехал в Париж. Спустя годы французский писатель, академик Анри Труайя подведет итог этой трагической драме жизни писателя, оторванного от родных корней. Он напишет: «Иван Шмелев испытал это одиночество и непонимание, являющееся уделом изгнанников. Он страдал от этого, и, может быть, больше, чем другие. Потому что жестокая судьба распорядилась так, что этот русский писатель, обосновавшийся во Франции, мог писать только о России. Разлученный с ней, он думал только о ней одной. Лишенный ее, он не переставал говорить только о ней в своих книгах, говорить с любовью, с каким-то мистическим неистовством. И в самом деле: ничего в этом человеке не приготовило его к тяжкой участи изгнанника: его характер, склад его натуры, его прошлое, — все предуказывало ему жить и умереть на земле своих предков» (1).
В Париже Шмелев снова встречает Бунина, Куприна, Мережковского, Гиппиус, Бальмонта, Ремизова Зайцева… Это были писатели, знаменитые в России еще до 1917 года. Против всех ожиданий, долгие годы эмиграции оказались для Шмелева в высшей степени плодотворными так же, как для Бунина, Зайцева, Ремизова и Бальмонта. И к восьми изданным в Москве с 1910 по 1917 годы томам прибавились более четырнадцати новых. И, что поразительно, именно в ссылке творческий гений Шмелева достиг высшей точки своего развития.
В марте 1923 года в Париже Шмелев начинает писать «Солнце мертвых», которое закончит в сентябре у Бунина на вилле «Монфлери» в Грассе. Эта «эпопея» вышла в свет на русском языке в 1924 году(2), была очень быстро переведена на немецкий(3), английский(4), французский(5), чешский и другие языки. Это именно то произведение, которым восхищался всемирно известный немецкий писатель Томас Манн, назвав его страшным, но одновременно напоенным и светящимся поэзией документом.
Более, чем кто-либо, писательэмигрант ощущает потребность и считает своим долгом — свидетельствовать. Шмелев становится летописцем своего времени. И поскольку революция оказалась для него не только общественной, но и личной трагедией, в изгнании он чувствует себя облеченным «миссией». Так, 16 февраля 1924 года в Географическом обществе на бульваре Сен-Жермен, 184, он вместе с Буниным и Мережковским принимает участие в литературном вечере, посвященном «Миссии русской эмиграции». 16 марта того же года «Правда» отреагировала на произнесенные речи в высшей степени ядовитой статьей под заголовком «Парад мертвых»!
В «Солнце мертвых» описаны месяцы, прожитые Шмелевым в Крыму во время «красного террора» после разгрома Белой армии, и отражена вся его ненависть по отношению к советской власти и Красной армии.
Рассказчик, пожилой интеллигент, оставшийся в Крыму после эвакуации оттуда Добровольческой армии генерала Врангеля, раскрывает перед нами участь жителей полуострова, терзаемых голодом и страхом. В этой книге, которая, по сути, является дневником, автор описывает, как голод постепенно разрушает все человеческое, что есть в человеке — сначала чувства, затем волю. И мало-помалу все умирает под лучами «смеющегося солнца».
Этот роман — беспощадное свидетельство не только медленной гибели людей и животных, но и, главным образом, нравственного одиночества, человеческой беды, разрушения всего живого и духовного в униженном, обращенном в рабов народе. Шмелевобнажает в своей книге все бесчисленные раны русского народа, ставшего одновременно и жертвой, и палачом.
Тридцать пять глав этой эпопеи — так автор называет свое произведение — пропитаны неутолимой любовью и острой болью за растерзанную Россию. Эта потрясающая книга, автобиографический и исторический документ, мучительное прощание со всем ушедшим миром, обреченной и уничтоженной цивилизацией. Она отражает весь ужас одиночества этой оставленной Богом эпохи, достойной стать сюжетом греческой трагедии и повествования Данте об ужасах преисподней.
Сила страдания, напоминающая многим литературным критикам Достоевского, сопереживание и сочувствие по отношению к любому страданию, повсюду, где бы оно ни проявлялось, став обыденным состоянием, находят в «Солнце мертвых» свое в высшей степени законченное выражение. Бесчеловечность Красной гвардии — основной мотив этих страниц; и как по поводу совсем других исторических событий сказал Марсель Пруст: это безразличие по отношению к страданию есть чудовищная и непременная форма проявления жестокости. Прямолинейность и реализм, с которыми описаны уродства и извращения советского режима, должны заставить содрогнуться от ужаса даже самого неотзывчивого читателя.
Изредка в Шмелеве проявляется лирический поэт, но его лиризм — это, если можно так сказать, написанные и описанные его кровью стоны агонизирующей родины.
«Солнце мертвых» не толь ко, хотя и прежде всего, бесценный исторический документ, как определил его Томас Манн, но и эпическое произведение великого писателя, переведенное на двенадцать языков. Необходимо также понимать, что эта книга стала для новоиспеченной советской критики чем-то вроде символа всей русской эмигрантской литературы, о чем среди прочего свидетельствует желчная статья критика Н. Смирнова «Солнце мертвых. Заметки об эмигрантской литературе» (6). Для большинства русских изгнанников роман Шмелева стал криком всего терзаемого человечества и гибнущей цивилизации. Неудивительно, что созданная им трагическая эпопея, настоящая молитва и реквием по России, была по достоинству оценена не только Томасом Манном, но и столь различными писателями, как Герхарт Гауптман, Сельма Лагерлеф и Редьярд Киплинг. И так же неудивительно, что в 1931 году Томас Манн выдвинул Шмелева в качестве кандидата на присуждение Нобелевской премии.
Свое абсолютное неприятие Октябрьского переворота выразили многие русские писатели и представители интеллигенции, которые увидели крушение всех дорогих для них моральных и эстетических ценностей. Не менее сильные произведения других авторов как эхо перекликаются с «Солнцем мертвых». По всей вероятности, именно «Солнце мертвых» побудило Бунина написать свою хронику — «Окаянные дни», которую он начал печатать в Париже в первом номере газеты «Возрождение» (3 июня 1925 года), и почти до конца года ее главы регулярно появлялись на страницах этого издания со словами «Продолжение следует».
Отметим, что безжалостный в своей правдивости и откровенности, а потому особенно «неудобный» для советской власти дневник Бунина, который писатель вел с января 1918 по июнь 1919 года, был запрещен в СССР на протяжении более шестидесяти лет. К тому же, как ни странно, он был переведен на французский язык и издан только в конце 1988 года (7).
Можно также вспомнить «Петербургский дневник» З.Н. Гиппиус (июнь-декабрь 1919 года), переведенный в 1921 году на французский язык Анри Монго как «Mon journal sous la terreur» (8), и две книги А.М. Ремизова — «Слово о погибели Русской Земли» и «Взвихренная Русь» (9), из которых вторая была переведена и издана на французском только в 2000 году. Комментарии излишни! А триумфальное возвращение в постсоветскую Россию И.А. Бунина произошло в конце восьмидесятых годов. В 1989 году почти одновременно литературно-художественный журнал «Даугава» (Рига) и журнал «Слово» (Москва) опубликовали фрагменты из «Окаянных дней», которые в 1990—1991 годах вышли в свет не одним, а шестью изданиями, общим тиражом почти миллион экземпляров (10). И это редкий случай в русской и вообще в мировой литературе, свидетельство того, насколько писатель был нужен России, какое воздействие на общественное сознание россиян оказывал его авторитет. Я бы еще добавил: его взыскующая совесть.
Когда читаешь произведения Шмелева, написанные в эмиграции, поражает прежде всего стремление автора, верного памяти о потерянной родине, вновь обрести и оживить Россию — то лучшее в ней, что прячется за ее столь разными ликами.
Сначала в статьях и речах, направленных против советского режима, Шмелев воспевал Белую армию, ее подвиги, ее самопожертвование. Он выступал защитником национального сознания, духовной сущности русско го народа, его души. Иными словами, их «русскости», защитником и художником которой автор стремился быть. Шмелев — либеральный демократ, некогда близкий к социалистам и Горькому, в эмиграции превратился в ревностного борца за патриархальную Русь, православие и «белый» консерватизм.
Первые проведенные во Франции годы Шмелев посвятил описанию послереволюционной России. Его рассказы «Каменный век» и «Это было» полны ненависти и злобы по отношению к большевикам.
Шмелев, для которого за проклятой советской Россией продолжала жить вечная Святая Русь, в изгнании в своих произведениях проповедует религиозную жизнь и набожность русского народа. Он терпеливо реабилитирует прошлое своей страны.
Теперь, когда посткоммунистическая Россия пытается вновь обрести свои корни и самое себя, вновь переосмыслить свою историю, познать свое прошлое, обычаи и традиции, существовавшие до большевистского переворота, книги таких великих изгнанников, как И.С. Шмелев, И.А. Бунин, Б.К. Зайцев, А.М. Ремизов и других, особенно актуальны и могут помочь их соотечественникам вновь обрести источник русской духовности. Ведь их авторы были одними из тех, кто унес с собой Россию и сумел наперекор всем стихиям сохранить этические и гуманистические традиции великой русской литературы XIX века.
Вслед за событиями, потрясшими СССР в конце 80-х годов, вышли в свет несколько сборников избранных произведений Шмелева. Причем один из них — ирония судьбы! — в 1989 году тиражом один миллион семьсот тысяч экземпляров был выпущен издательством «Правда»! Что касается «Солнца мертвых», то эта книга, впервые вышедшая в России в полном варианте лишь в 1990 году, была четырежды переиздана. Общий тираж только одного этого произведения составил более двухсот пятидесяти тысяч экземпляров. Таким образом за последние 25 лет в России вышло 30 книг Шмелева, общий тираж которых превышает три миллиона экземпляров. Добавим, что в 1989 году в Москве появилось собрание сочинений Шмелева в 2-х томах, а в 2000 году последовало новое издание, и на этот раз это был солидный восьмитомник.
Какой блестящий реванш для того, кто предал анафеме советский режим, для автора, который был отвергнут советской историей литературы, но признан равным великими иностранными писателями, а во Франции — стране, которую он выбрал для продлившегося более тридцати лет изгнания, — оставался «великим не известным», и лишь три романа были переведены на французский язык при жизни писателя и ни одного после смерти.
Жизнь в эмиграции стала для Шмелева не только драмой, но и школой смирения. Безусловно, он, как и его коллеги, страдал от равнодушия со стороны большинства французских писателей и читающей публики. Доказательством этому служат слова известного французского академика Жана-Мари Руара: «Эти изгнанники нашли столь мало сочувствия и понимания со стороны принявших их стран. Чудовищность положения русских эмигрантов заключалось в том, что к ним, сбежавшим от ада большевистской революции, относились с таким презрением, будто бы они были браком или отбросами истории»(11).
Февральскую революцию и падение Российской империи Иван Бунин, в отличие от большинства русской интеллигенции, встретил без всякого энтузиазма. В крушении самодержавия он видел конец России не потому, что считал этот строй замечательным, а потому что не верил в быстрое построение демократии на «голом месте», среди народа, который даже не знает, что означает это слово. У Бунина (как и у В.В. Набокова) отвращение к большевикам носит, пожалуй, не только моральный, но и, так сказать, эстетический характер. В этом проявилось его коренное свойство: видеть в основе трагизма мира не контраст добра и зла, а контраст красоты и уродства.
Сохраняя внешне, на людях, самообладание «парнасца» и академика, Бунин наедине с собой в дневниках изливает со страстной неистовостью все, что кипит у него в душе: «Я просто погибаю от этой жизни и физически, и душевно. И записываю я, в сущности черт знает что, что попало, как сумасшедший».
Но именно эта ненамеренность и случайность придают этим записям достоверность документа, а неумеренность и неистовость выражений даже как бы прибавляют им в наших глазах убедительности, а вовсе не то, что беспристрастно — беспристрастность в суждениях о такой трагедии аморальна. «Я никогда не думал, что могу так остро чувствовать» — удивляется сам себе Бунин. Но самое ценное для нас в этих записях сегодня это, конечно, то, что Бунин с его чувственным восприятием мира и необыкновенным умением передать увиденное запечатлел навсегда образ России тех дней: «Для большинства даже и до сих пор “народ”, “пролетариат” только слова, а для меня это всегда — глаза, рты, звуки голосов, для меня речь на митинге — все естество произносящего ее».
Поэтому эти записи Бунина дают нам зримее увидеть и глубже почувствовать, что на самом деле происходило тогда в России, чем многие тома исторических исследований.
Почти полгода до конца мая 1918 года Бунин прожил в Москве после захвата власти большевиками С каждым днем он все более ощущал, что «дышать с большевиками одним воздухом невозможно» и что «старый мир, полный недосказанной красоты и прелести, уходит в Лету!» Его возможность жить полноценной жизнью постепенно сходит на нет.
В конце мая 1918 года Бунину удается получить разрешение на выезд из Москвы в Одессу, еще свободную от большевиков. В Одессе бежавшая от большевиков столичная интеллигенция старается наладить нормальную жизнь: создаются газеты, издательства, кружки, читаются публичные лекции. Бунин участву ет в создании товарищеского книгоиздательства на паях, пишет статьи в газету «Новое слово», участвует в «Средах», которые возобновились в Одессе, так как здесь оказались многие члены этого московского литературного кружка.
В конце марта 1919 года Одессу захватили большевики и Бунин наблюдал те кровавые оргии, в которых гибли тысячи лучших людей России. Бунин пишет тайком ночами при свете коптящей керосиновой лампы и прячет написанное под половицу или в щели карниза. Удивительная наблюдательность Бунина как будто еще больше обостряется. Он с напряженным вниманием вглядывается в ту великую историческую драму, свидетелем которой ему довелось быть. Записи его для нас теперь имеют ни с чем не сравнимую ценность. 11 августа 1919 года Добровольческая армия освободила Одессу от большевиков.
Едва прекратилась стрельба, в 6 ча сов утра, Бунин выбежал на улицу и с волнением наблюдал вынос Георгиевского знамени из алтаря. На улицах «масса цветов, единодушное ура, многие плакали. Лица у добровольцев утомленные, но хорошие».
7 сентября 1919 года Бунин читает публичную лекцию «Великий дурман», в которой высказывает свои взгляды на революцию. «Он так увлекся, что забыл сделать перерыв, — пишет Вера Николаевна Му ромцева, — и так овладел вниманием публики, что 3 часа его слушали, и ни один слушатель не покинул зала... Когда он кончил, то все встали и долго, стоя, хлопали ему. Все были очень взволнованы» (12). 20 сентября Бунин вторично прочел свою лекцию еще при бóльшем стечении народа, зал был переполнен, многим желающим даже не нашлось места. В своих газетных статьях этого времени Бунин также высказывает свои выстраданные, выношенные в горьких раздумьях мысли о революции. Из Одессы 26 января 1920 года Бунин навсегда покинул Россию на французском корабле, трагически понимая, что России конец (рассказ «Конец», 1921).
Свои дневниковые записи, создававшиеся 1 января (старого стиля) 1918 — 24 марта 1919 года в Москве и 12 апреля — 20 июня 1919 года в Одессе, он собрал впоследствии в книгу, озаглавленную «Окаянные дни», которая вошла в 10-й том его собрания сочинений (13), куда не попали многие из его произведений. К тому же только для десятого тома было сделано два варианта обложки: один с заголовком «Окаянные дни», а другой — «Собрание сочинений И.А. Бунина. Х». За несколько месяцев до смерти, в июне 1953 года, Бунин перечитал «Окаянные дни» и внес исправления для нового издания.
«Конец» и «погибель» — лейтмотив «Окаянных дней». Не могу не процитировать известного буниноведа О.Н. Михайлова: «Без “Окаянных дней” невозможно понять Бунина. Книга проклятий, расплаты и мщения, пусть словесного, она по темпераменту, желчи, ярости не имеет ничего равного в ожесточенной белой публицистике. Потому что и в гневе, аффекте, почти исступлении Бунин остается художником: это только его боль, его мука, которую он унес в изгнание… Идейный противник Октября, Бунин был и оставался великим патриотом своей страны в пору величайшей национальной трагедии — Гражданской войны, уроки которой нам предстоит еще долго и мучительно осмыслять. И в этом отношении значение книги “Окаянные дни” огромно. Без таких книг Гражданской войны мы, потомки ее, не поймем и смысла ее не осознаем… “Окаянные дни” — монолог о революции, страстный и предельно искренний, написанный человеком ее не принявшим и проклявшим. Гигантская общественная катастрофа, постигшая Россию, нашла здесь прямое и открытое выражение, и в то же время отразилась на всем художественном мире Бунина…» (14)
В «Автобиографических замет- ках»(15), предваряющих первый том его собрания сочинений, Бунин пишет: «Я был не из тех, кто был … застигнут врасплох, для кого … размеры и звер- ство были полной неожиданностью, но все же действительность превзош- ла все мои ожидания. Во что вскоре превратилась русская революция, не поймет никто, ее невидевший. Зрели- ще это было совершенно нестерпимо для всякого, кто не утратил образа и подобия Божьего». Для Бунина рус- ская революция означала конец исто- рической России, ее культуры, веками установившихся традиций, ее духов- ного облика.
В 1934 году, через год после полу- чения Нобелевской премии, отвечая на анкету, разосланную Российским общественным комитетом в Поль- ше, Бунин четко выразил свое кредо: «Дорогие соотечественники! Только что получил Вашу открытку, спешу ответить на Вашу анкету — только на первый вопрос: “Почему мы непри- миримы с большевизмом?” — После того, как большевизм так чудовищно ответил сам на этот вопрос своей дея- тельностью своего пятнадцатилетнего существования? Я лично совершенно убежден, что низменней, лживее, злей и деспотичней этой деятельности еще не было в человеческой истории даже с самые подлые и кровавые време- на. Ив. Бунин 26.Х.1934 Grasse, Alpes Maritimes»(16).
В заключение хочу сказать: у первой волны русской эмигра- ции своя история — сопротивление, отступление, хождение по мукам, встреча с чужбиной, осмысление прошлого и осознание миссии: быть не в изгнании — а в послании. Ее фе- номен уникален, так как нет подоб- ных аналогов в мировой истории. Лучшее оправдание существования этой волны — ее культурное насле- дие. Сколько было разоблачителей и хулителей русского рассеяния, и что с того? Они ушли в небытие, а мно- гие писатели и художники зарубеж- ной России не забыты. Они сумели сберечь и приумножить достояние русской дореволюционной литерату- ры и искусства. Это стало залогом их бессмертия. Их творения до сих пор существуют в мировом культурном пространстве.
_____________________________________________________________
1. Труайя Анри // Русская мысль. Париж. 15 окт. (№ 491).
2. Шмелев И.С. Солнце мертвых. Париж: Возрождение, 1924; Второе изд.: Париж: Возрождение,
3. Die Sonne der Deutsch von Käthe Rosenberg. Berlin: Fischer Verlag, 1925.
4. The Sun of the Translated by C.J. Hogarth. London: J.M. Dent & Sons, 1927; Второе издание: Lon- don-Toronto-New York: E.P. Dutton & Co, 1928.
5. Chmélov Le soleil de la mort. Traduit du russe par Denis Roche. Paris: Librairie Plon, 1929; Второе
издание: с предисловием Т. Манна и послесловием Р. Герра. Paris, Ed. des Syrtes, 2001.
6. Красная новь. 1926. № 3 (20). С. 19—21.
7. Bounine Jours maudits. Traduit du russe, préfacé et annoté par Jean Laury. Lausanne: L’Age d’Homme, 1988.
8. Merejkowsky Dmitri, Hippius Zinaïda. Le Règne de l’Antéchrist. Paris: Bossard,
9. Rémizov Alexis. La Russie dans la tourmente. Traduit du russe et annoté par Anne-Marie Tatsis-Botton. Laus- anne: L’Age d’Homme, 2000.
10. Бунин И.А. Окаянные дни. М.: Советский писатель, Серия: Библиотека журнала «Слово» (тир. 400 000 экз.); М.: Советский писатель, 1990 (тир. 100 000 экз.); Рига: изд. ЦК КП Латвии, 1990 (тир. 100 000 экз.); М.: Советская Россия, 1990 (тир. 50 000 экз.); М.: Молодая гвардия, 1991 (тир. 200 000); Тула: Приокское книжное издательство, 1992 (тир. 75 000 экз.). Автор предисловия к изданию, выпущенному «Молодой гвардией» в 1991 году, О.Н. Михайлов надписал мне эту книгу: «Может быть, дорогой Ренэ, это первая и более или менее честная статья о Бунине — без экивоков и недомолвок. 4.03.93».
11. Oubli // Figaro littéraire. 1996. 7 nov. (№ 16 (244). Сahier 2 («Забытое» // Фигаро Литерэр. 1996. 7 нояб.)
12. Устами Буниных: Дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны и другие архивные материалы: в 3 т. / Под ред. Милицы Грин. Т. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1977. С. 315
13. Бунин И.А. Собрание сочинений: в 11 т. Берлин: Петрополис, 1934–1936.
14. Михайлов О.Н. От Мережковского до Бродского. Литература русского зарубежья. М.: Просвещение, 2001. С. 35, 37,
15. Бунин И.А. Собрание сочинений: в 11 т. Т. Берлин: Петрополис, 1936. С.
16. Под русским стягом (публикация Сергея Войцеховского) // Новое русское слово. Нью-Йорк. 27 марта (№ 22932).