СЕМИОТИКА МЕТАБОЛЫ: СЕМАНТИКА
Поэтический язык русского постмодернизма характеризуется особым отношением к слову. С одной стороны, конкретисты и концептуалисты стремятся освободить слово от «идеологических» рамок, и даже от смысла. С другой же, поэты-метареалисты стремятся усложнить семантическую нагрузку лексических единиц, вернуться к «праязыку» и «подлинным праназваньям» [3]. Суть такого подхода, как считает П.А. Ковалев, заключается в «конструировании новых структур мышления, их исследовании с целью последующего включения в качестве значимых элементов в новую картину мира» [8, c. 163]. Продуктивным приемом реализации подобной художественной установки стал «третий троп», метаметафора, или метабола.
Термин «метаметафора» ввел поэт и литературный критик К. Кедров. Сущность нового тропа он впервые объяснил в статье «Метаметафора Алексея Парщикова»: «Такой метафоры раньше не было. Раньше все сравнивали. <…> У Парщикова не сравнение, не уподобление. Он и есть все то, о чем пишет. <…> Это зрение человека вселенной. Это Метаметафора»[6].
Термин «метабола» был теоретически обоснован литературным критиком, филологом и культурологом М.Н. Эпштейном, подразумевающим под этим понятием «поэтический образ, в котором нет раздвоения на "реальное" и "иллюзорное", "прямое" и "переносное", но есть непрерывность перехода от одного к другому, их подлинная взаимопричастность» [21, c. 166].
В современной науке метареалистический образ называют и метаметафорой, и метаболой, зачастую не разграничивая данные термины, так как считается, что «метаметафора и метабола отражают одни и те же принципы подхода к реальности, понимаемой как метафизическая, и в языковом плане представляют собой один и тот же троп, акцентируя в нем разные его стороны» [7]. И это положение заставляет нас обратиться к семиотическому аспекту проблемы.
В.П. Москвин в словаре «Выразительные средства современной русской речи» среди критериев определения принадлежности к разряду тропов первым выделяет «знаковость» [14, c. 3], благодаря чему становится возможным изучение тропа в трех измерениях семиозиса («процесс, в котором нечто функционирует как знак» [13, c. 47]), семантическом, синтактическом и прагматическом. Исходя из этой методологической установки, целью нашей работы является анализ семантической структуры метаболы, т.е. семантика «третьего тропа».
Если рассматривать семантическую структуру знака, то можно сказать, что объектом знака является обобщенное представление о предмете, «типичный представитель класса предметов» [11, c. 8] – денотат. Связь между формой (Ф) и денотатом (Д) осуществляется посредством значения (З). Структуру знака, изображают в виде схемы, называемой «Треугольник Фреге» [Приводится по: 11, с. 9]:
рис. 1. Схема знака
В речевом потоке изменяется специфика «наполнения» знака. Так «вместо обобщенного и абстрактного образца класса однородных предметов (денотат) перед нами единичный объект, который принято обозначать термином референт» [11, c. 20] (Р). Также конкретизируется и значение, вместо которого выступает индивидуальный смысл (С). Поэтому схему знака в речи следует изображать так:
рис. 2. Схема знака в речевом потоке
Таким образом, в нашем исследовании будут подвергнуты анализу отношения между референтом и смыслом метаболического знака, что отчетливее всего продуцируется на материале русской метареалистической поэзии.
В одном из своих интервью Иван Жданов говорит о том, что объединяло его и поэтов-метареалистов, А. Парщикова и А. Еременко: «нас интересовали объекты, не существующие в природе, но живущие в духовных измерениях. Их можно узреть очами души» [2]. Предметом изображения у метареалистов становятся объекты метафизические, фантастические, как в стихотворении Ивана Жданова «Когда неясен грех, дороже нет вины…»:
Им все равно, идет ли снег нагим или в рубахе,
трещат ли сучья без огня, летит полет без птиц [5, c. 61].
Здесь отражается специфическая черта поэтики метареализма – способность «изымать явление из предмета», и показывать взаимопричастность этих явлений перед лицом вечного («им», т.е. звездам). Примечательно, что не ясно, буквально ли изображение объектов в стихотворении Жданова или образно, иносказательно. Поэтому следует остановится на отличии «третьего тропа» от метафоры, а также выявить причины подобной неопределенности.
Дифференциацию между новым типом тропа и метафорой проводят и К. Кедров, и М.Н. Эпштейн, настаивая на том, что в метареалистических текстах отражаются более сложные семантические отношениях. Развивая свою концепцию, М.Н. Эпштейн вводит схему метаболы, основанную на структурной формуле метафоры из «Общей риторики» Ж. Дюбуа и Ф. Эделина:
И/Р ↔ П ↔ Р/И [22, c. 181]
где И – исходное, П – промежуточное, Р – результирующее понятия [Приводится по: 4, c. 197]. В этой системе обозначений И/Р и Р/И – это понятия, в структуре которых трудно выявить исходное и результирующее. Таким образом, специфика структуры метаболы заключается в том, что «метабола − это именно выведение в дискурс промежуточного понятия П, которое <…> объединяет удаленные предметные области» [22, c. 178].
Метафора, согласно «Лингвистическому энциклопедическому словарю», «ассоциируя две различные категории объектов, семантически двойственна…» [10, с.296]. Именно двуплановость, двучленность метафоры отличает ее от метаболы: «между предметами обнаруживается не просто сходство, но схождение в некоей третьей точке, откуда вырастает сам объем образно претворенного бытия» [22, c. 180].
Определяя отличия метаболы от метафоры, М.Н. Эпштейн подчеркивает, что двойственность метафоры преодолевается метонимическим способом связи (по смежности), который «привходит контрапунктом в возрастание метаболического образа» [22, c. 183]. Однако отличие метаболы от метонимии также заключается в том, «что двучленность преодолевается в растянутом промежутке, в неделимом третьем, среднем звене – органике всюду прорастающего, многомерного и всереального бытия» [24, c. 183]. Следовательно, М.Н. Эпштейн видит основные отличия «третьего тропа» от двух других не только в структуре метаболического знака, но и в семантике.
Примечательно, что, по мнению зарубежных исследователей, метафора и метонимия имеют общую природу. Так, авторы «Общей риторики» считают, что «метафора является результатом соположения двух синекдох» [4, c. 194]. На общность метафоры и метонимии указывает и Е. Фарино в своем анализе романа Ф.М. Достоевского «Бесы»: «Метафорическое выражение покоится на подмене референта: его собственная референтность пресекается, а референтная функция перенаправляется на другой объект» [18, c. 406].
В отечественной науке касательно семиотических свойств метафоры и метонимии преобладает позиция Н.Д. Арутюновой, которая полагает, что «метафора – это прежде всего сдвиг в значении, метонимия – сдвиг в референции» [1, c. 370].
Отметим, что Е. Фарино анализирует особый тип метафоры – «метафору-загадку» (по Ю.И. Левину), сущность которой заключается в том, что в ней «описываемый объект замещен другим объектом» [9, c. 457]. Данный тип подобен метонимии своим механизмом замещения. Однако, по справедливому мнению Н.Д. Арутюновой, «если метафора используется в идентифицирующих целях, то такое употребление <…> отмечается указательным местоимением. <…> Метонимия в поддержке со стороны демонстратива не нуждается» [1, c. 349].
Итак, сдвиг в области смысла (значения) у метафоры осуществляется за счет семантической двуплановости и «характеризующей функции», сдвиг в области референта у метафоры-загадки и метонимии осуществляется за счет механизма замещения.
Метабола же представляет собой сдвиг сразу в двух областях семантической структуры: референта и смысла (значения). Подобная картина наблюдается и в стихотворении И. Жданова «Оранта», где есть такая замечательная строчка:
…луна обтянута кожей молящей твоей ладони [5, c. 88].
Сдвиг в значении здесь осуществляется за счет отношений взаимопричастности, своеобразного синкретизма между членами метаболы (луна ↔ кожа ↔ ладонь), т.е. мир духовный (речь идет об изображении Богоматери) становится взаимопричастен миру природы, луне. Данную строку как метаболу интерпретируют и другие исследователи [12, c. 115]. В области референции здесь наблюдается сдвиг, причины которого можно интерпретировать двояко: или как феномен так называемой «реализации метафоры», или же как метонимическое замещение лунного света, изображенного на иконе (как, например, на иконе «Нерушимая стена», с которой можно сравнить представленную в тексте картину [12, c. 115]).
Другим примером моделирования особой семантической структуры метаболы может служить строчка из стихотворения А. Парщикова «Минус-корабль»:
Новый центр пустоты плел передо мной дутар [16, c. 54].
В данной метаболе отражается синтез музыки и иномирия («Минус-вселенной», согласно М.Н. Эпштейну [20]). В области референции здесь также наблюдается реализация метафоры: теоретический конструкт квантовой физики становится зримым и видимым, пустота становится осязаемой.
Согласно Е. Фарино, в реализованной метафоре «имеет место процесс десемиотизации метафорического выражения и переход на элементарную референтность» [18, c. 407], что коррелирует с позицией В.П. Москвина, который считает, что на реализации метафоры построен первобытный образный язык синкретизма [15, c. 91-99]. Отголоски этого синкретизма Н.С. Чижов видит в поэзии И. Жданова [19].
Важно отметить, что поэты-метареалисты осознанно пользуются механизмом реализации метафоры в целях создания новой поэтической образности. Так, А. Парщиков в одном из писем И. Кукулину писал: «В мета (метареализме – прим. наше) мы имеем дело с метафорическим бытием и с конкретным преображенным пространством, где кроме микро– и макро– космоса существует на равных масштаб 1:1. <…> метареализм обещает больше, чем метафора. Он делает метафору возможной в реальности» [17].
Таким образом, в семантической структуре метаболы наблюдаются сдвиги в области значения и референта, основанные на механизме реализации метафоры. Данное явление позволяет говорить о том, что, несмотря на специфику отношений между образующими метаболу членами, семантика «третьего тропа» базируется на семантике двух основных тропов – метафоры и метонимии.
Литература:
1. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – 2-е изд., испр. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – 896 с.
2. Бавильский Д. Дойти до самого предела. Иван Жданов отвечает на вопросы Дмитрия Бавильского // Новая карта русской литературы [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.litkarta.ru/dossier/doiti-do-polnogo/ (дата обращения: 25.08.2018)
3. Волобуева И. Иван Жданов: творчество – это обреченность. Беседа длиною в годы // Вопросы литературы, 1996, № 6 // Журнальный зал [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/voplit/1996/6/volob.html (дата обращения: 25.08.2018)
4. Дюбуа Ж., Эделин Ф. и др. Общая риторика / [Пер. с фр. Е.Э. Разлоговой и Ю.П. Нарумова; общ. ред. А.К. Авеличева]. – М.: Прогресс, 1986. – 392 с.
5. Жданов И. Воздух и ветер. Сочинения и фотографии. – М.: Русский Гулливер; Центр современной литературы, 2016. – 176 с.
6. Кедров К. Метаметафора Алексея Парщикова // Викитека [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
https://ru.m.wikisource.org/wiki/Метаметафора_Алексея_Парщикова_(Кедров)
(дата обращения: 25.08.2018)
7. Князева Е.А. О метаметафоре Кедрова // RuLit [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.rulit.me/books/metametafora-konstantina-kedrova-read-338025-6.html (дата обращения: 25.08.2018)
8. Ковалев П.А. Постмодернистские течения в русской поэзии и специфика современного литературного процесса. – Орел: Изд-во ОГУ, 2013. – 243 с.
9. Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. - М.: «Языки русской культуры», 1998. – 824 с.
10. Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В.Н. Ярцевой. – М.: «Советская энциклопедия», 1990. – 686 с.
11. Лукин В.А. Художественный текст: основы лингвистической теории и элементы анализа. – М.: Издательство «Ось-89», 1999. – 192 с.
12. Милютина М.Г., Милютин А.И. Стихотворение И.Ф. Жданова «Оранта» как ансамбль семиотических образований // Филология и Культура. Philology and Culture. 2015, №4 (42) – С. 114-118
13. Моррис Ч.У. Основания теории знаков // Семиотика: Антология. – М.: Академический проект, 2001. – 702 с. – С. 45-97
14. Москвин В.П. Выразительные средства современной русской речи: Тропы и фигуры. Общая и частные классификации. Терминологический словарь. Изд. 2-е, существ, перераб. и доп. — М.: ЛЕНАНД, 2006. — 376 с.
15. Москвин В.П. Русская метафора: Очерк семиотической теории. – 4-е изд., испр. и доп. – М.: Издательство ЛКИ, 2012. — 200 с.
16. Парщиков А. Минус-корабль. – СПб.: ООО «Издательство «Пальмира»; М.: ООО «Книга по требованию», 2018. – 240 с.
17. Парщиков А. Наброски // Комментарии, 2009, №28 // Читальный зал [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://reading-hall.ru/publication.php?id=1486 (дата обращения: 25.08.2018)
18. Фарино Е. Введение в литературоведение: Учебное пособие. – СПб.: Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2004. – 639 с.
19. Чижов Н.С. Синкретическая основа образного языка поэзии И.Ф. Жданова / Вестник Тюменского государственного университета. Гуманитарные исследования. Humanitates. 2015. Том 1. № 4. – с. 147-158
20. Эпштейн М.Н. Минус-корабль, минус-объекты, минус-миры. Михаил Эпштейн о поэзии Алексея Парщикова // Colta.ru [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.colta.ru/articles/literature/17710 (дата обращения: 25.08.2018)
21. Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX-XX веков. – М.: Советский писатель, 1988. – 416 с.
22. Эпштейн М.Н. Постмодерн в русской литературе: Учеб. пособие для вузов. – М.: Высш. шк., 2005. – 495 с.