|
Мария Михайлова Доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы XX века филологического факультета МГУ имени М.В.Ломоносова, академик РАЕН, член Союза писателей Москвы, лауреат премии имени Владимира Лакшина. |
КНИГИ БУНИНА: ОТ ЗНАКОМСТВА ДО ВСЕПОГЛОЩАЮЩЕЙ ЛЮБВИ
Впервые у меня в руках книга Бунина оказалась в 1963 году. Это было одно из первых изданий опального художника, которого, однако, начали усиленно печатать наши издательства, уже начиная с 1955 года. Но мне это не было известно. Я просто с восхищением утыкалась носом в довольно толстенный том в синей обложке, поскольку он мне позволял отвлечься от достаточно трудной для меня в ту пору обыденной жизни. Дело в том, что я только что окончила медицинское училище и поступила на работу медсестрой в поликлинику газеты «Известия». Там не посмотрели на мой юный возраст – 17 лет! – и отсутствие опыта и сразу же послали под Рязань в летний молодёжный лагерь, где я совмещала функции санитарного врача (проверка пищи), фельдшера (имела собственный приёмный пункт), в своём роде надзирателя над юнцами в буйном подростковом возрасте. Сказать, что я нервничала, – не сказать ничего (тем более, что росла маменькиной дочкой и далёко от дома никуда не уезжала!). А тут отдалённость от цивилизации (лагерь находился на берегу реки Пра – до Рязани несколько десятков километров), огромная ответственность и прочее. Но при этом восхитительная глушь, природа, заброшенные деревни, разрушенные церкви, удивительная река. В общем – Мещёра… Казалось бы, самое время читать Паустовского или Есенина. Ан, нет. Под рукой каким-то образом оказался Бунин, и его воспевание орловской природы слилось для меня с радостью мещёрских вечеров. Вспоминаю, что самым замечательным было отложить книгу, которой зачитывалась, выйти на порог своего домика и всматриваться в пробивающиеся сквозь деревья лучи заходящего солнца. Почему-то тогда казалось, что и Бунин когда-то проделывал то же самое… Однако самое большое впечатление на меня, неопытную девицу, произвёл бунинский рассказ «Три рубля» (как понимаю сегодня, не самое сильное и удачное произведение писателя, написанное в несвойственной ему сентиментальной манере). Но тогда я не могла не примеривать на себя судьбу юной гимназистки, начинала жалеть её (и почему-то заодно и себя!) и едва не доходила до слёз!
Тогда же возникла ещё одна связка с Буниным. В журнале «Юность» (в то время вся молодёжь прочитывала его от корки до корки) был опубликован очерк поэта Константина Ваншенкина «Непонятливая Лика», где приводился эпизод из рассказа «Лика», вошедшего позже в роман «Жизнь Арсеньева». Вот этот кусочек. Арсеньев читает своей возлюбленной Лике стихи:
«– Послушай, это изумительно! – восклицал я… Но она изумления не испытывала. …
Я читал: Какая грусть! Конец аллеи / Опять с утра исчез в пыли. / Опять серебряные змеи / Через сугробы поползли…
Она спрашивала:
– Какие змеи?
И нужно было объяснять, что это – метель, позёмка».
Я перечитывала эти слова и внутренне очень радовалась, что мне не надо было бы объяснять, что такое эти «серебряные змеи». Меня с детства воспитывали на поэзии. По большей части классической – Пушкин, Лермонтов, Некрасов. Фет и Тютчев – уже реже. Но и с их стихами я была знакома. Но главное – у меня появился поклонник, довольно неплохой поэт (он был широко известен как поэт-песенник, но как собственно поэт только начинал издаваться), который меня усиленно приобщал к поэзии, открывая богатство стихов уже XX века (он знал наизусть едва ли не всего Маяковского). И я очень гордилась, что мне не надо на пальцах растолковывать сложные образы и метафоры. Так что я «смотрела» на «непонятливую Лику» свысока и очень сочувствовала Бунину-Арсеньеву, которому в спутники досталась такая глухая к поэтическому слову девица.
Думаю, что в моём пристальном внимании к Бунину сыграло свою роль и то, что его имя смутно ассоциировалось у меня с «Песней о Гайавате» Г. Лонгфелло, которую он в своё время блистательно перевёл. А в детстве мне эту «Песнь…» читали вслух, и я очень хорошо запомнила строчки о вигвамах и томагавках, тем более, что они были мне уже знакомы по Фенимору Куперу и Майну Риду. Здесь же был завораживающий ритм, и всё время хотелось произносить: «Слава, слава Гайавате!» и заучивать редчайшие имена героев.
После этого первого знакомства с Буниным наступил довольно длительный перерыв, во время которого я решила «изменить» медицине и стала усиленно готовиться к поступлению на филфак МГУ. Для этого сдала экстерном 25 экзаменов, мне был вручён аттестат зрелости (мой красный диплом об окончании медицинского училища, хотя и давал право поступать в числе 5% без двухлетнего трудового стажа в любое высшее учебное заведение, но знаний особых по общеобразовательным предметам не предоставлял). И вот в 1964 году, получив 20 баллов на вступительных экзаменах (что было практически недостижимо!), стала студенткой русского отделения филологического факультета. Но прежде чем я оказалась в спецсеминаре проф. А.Г. Соколова, где занимались литературой рубежа XIXXX веков, я пробовала писать курсовые и о русской литературе XIX века, и даже литературе американской (Трумен Капоте!), однако всё время чувствовала, что это что-то не то, что мне хочется чего-то другого…
Теперь мне кажется даже странным, что я сразу не очутилась в соколовском семинаре. Ведь уже в 1965 году моя бабушка, оказавшая на меня огромное влияние в плане воспитания и культуры чтения (она была в своё время первым директором библиотеки имени А.П.Чехова на Страстном бульваре и отдала библиотечному делу половину жизни, как, впрочем, и мама, которая также возглавляла поначалу районную библиотеку, а потом и библиотеку Литературы на языках народов СССР, бывшую филиалом Некрасовки), сумела подписаться на девятитомное собрание сочинений И.А.Бунина под редакцией А.Т.Твардовского. Насыщенное по составу, снабжённое великолепным комментарием, собрание писателя-эмигранта было прорывом по тем временам, а вступительная статья Твардовского «О Бунине» сразу же стала классикой литературоведческого жанра. И то, что я была обладателем такого сокровища, конечно же, сыграло свою роль при выборе темы курсовой работы. Ею стала «Сюжет и композиция в цикле И.А. Бунина “Тёмные аллеи”». Это сейчас тема кажется заезженной, ни один уважающий себя литературовед не предложит такой темы студенту. А тогда работ о Бунине было раз-два и обчёлся. Только начинали публиковаться О.Н. Михайлов, Л.В. Крутикова, А.А. Волков. Был учебник Б.В. Михайловского 1939 года, но там Бунин был «сокрыт» под таким надёжным идеологическим одеянием, что полюбить его было сложно. Но уже начали публиковаться биографические материалы о Бунине, собранные А. Бабореко, который состоял в переписке в Верой Николаевной Буниной и неизвестную ранее информацию получал из первых рук, что не могло не привлекать внимания.
Работа над курсовой захватила меня, хотя было и невероятно трудно, поскольку собирать материал приходилось буквально по крупицам. Однако результат был оценён на «отлично». Годом позже в переработанном виде она вошла в мою дипломную работу, которая была озаглавлена «Философско-эстетические принципы творчества И.А. Бунина». Над дипломом я уже трудилась буквально в поте лица, поскольку он находился на стыке литературоведения и эстетики, что было непривычно в то время (теперь исследования на стыке дисциплин встречаются постоянно). Повезло познакомиться с одним из лучших до сегодняшнего дня исследователем Бунина Олегом Михайловым (мой однофамилец), который уже защитил кандидатскую диссертацию о любимом писателе и опубликовал её как книгу в 1967 году, который с интересом выслушал мои соображения, но не загорелся желанием помогать (видимо, был поглощён своим). Поэтому работала в основном сама (Соколов обычно только правил стиль). В какой-то момент запуталась окончательно, казалось, что никогда не смогу разобраться – с чего Бунин начинал, к чему пришёл в конце жизни. В итоге написала огромный текст – где-то около 200 страниц, что даже по тем временам было многовато (хотя в отличие от сегодняшних дней большие филологические сочинения не слишком смущали преподавателей…). Я буквально постранично проштудировала весь девятитомник (до сих пор он хранит кучу карандашных пометок) и получила бы от этого наслаждение, если бы это не было связано с «деловой необходимостью». Поэтому моя любовь к Бунину развивалась несколько отстранённо, но от этого становилась только более осмысленной и определённой. Защитила я дипломную работу на «отлично» и была рекомендована в аспирантуру, хотя сама была не очень довольна и вступительным словом, и своими ответами на вопросы оппонента проф. П.А. Николаева. Но учла все замечания, и это помогло в будущем.
Далее мои отношения с Буниным выстраивались пунктирно. В аспирантуре мне была предложена новая тема, касающаяся уже литературной критики рубежа XIXХХ веков. Там Бунин тоже фигурировал, но, что сегодня трудно предположить, не являлся persona grata русской критики, которая предпочитала писать о Горьком и Леониде Андрееве. Бунина «почувствовал» лишь чуткий К. Чуковский да не лишённый критического таланта В. Воровский, сумевший увидеть в чуждом классовом элементе нечто бесценное. Так что несколько строк о Бунине всё же проникло в мою кандидатскую.
Зато удачная дипломная работа позволила мне поехать в Елец на конференцию, посвящённую 100-летию со дня рождения Бунина.
Там я выступала с докладом о сюжете и композиции новелл из цикла «Тёмные аллеи». Не могу сказать, что это было феерическое выступление (слишком робела и переволновалась), но всё же несколько хвалебных слов в свой адрес услышала. И произнесены они были Р.С. Спивак (тоже ученицей А.Г. Соколова, будущим маститым буниноведом) и В.Н. Турбиным, который сопровождал нашу студенческую делегацию на оное мероприятие. Дорога мне эта поездка стала тем, что я увидела тех людей, которые представляли собою цвет буниноведения на том этапе, а главное – увидела бунинскую гимназию, прошлась по улицам милого русского городка, в котором сохранилось ещё много зданий бунинской поры. И это было незабываемо – в моём архиве сохранилось даже приглашение-билет на эту конференцию… Однако в сборник, который был создан по следам этого высокого собрания, я свою статью не послала – постеснялась…
Следующие три года все мои помыслы поглотило написание кандидатской диссертации. И Бунин оказался не столько «забытым», сколько недосягаемым. Прикосновение к нему становилось своего рода наградой за тяжкий труд по созданию серьёзной научной работы. Его томик я позволяла себе взять только изредка, поздним вечером, когда уже голова раскалывалась от напряжения.
А дальше мне несказанно повезло. Я уже была преподавателем филологического факультета МГУ, вела спецсеминар, в котором регулярно предлагала бунинские темы (под моим началом было написано несколько вполне достойных дипломных работ о цветовой палитре Бунина в «Тёмных аллеях», о русском национальном характере в осмыслении художника и пр.,) когда мне совершенно неожиданно предложили написать главу о Бунине для учебного пособия по русской литературе XIX -XX веков для поступающих в МГУ. А везение заключалось в том, что в первом издании уже присутствовала глава о Бунине, написанная тоже преподавателем МГУ, моим коллегой, ярким и интересным учёным. Но то ли он был недоволен проделанной работой, то ли редакторов что-то смутило – одним словом, следующим автором стала я.
И это было счастье, потому что я была уже «во всеоружии». Мною бунинское наследие было осмыслено, пережито и прочувствовано. Я была подкованным литературоведом, которому подвластны разнообразные подходы к тексту, разные методики анализа. И я с наслаждением и полной отдачей написала об «Антоновских яблоках», о «Господине из Сан-Франциско», о «Солнечном ударе», о «Тёмных аллеях», о «Чистом понедельнике» – обо всех тех произведениях, что входят в курс школьной программы. Мне кажется, это были неплохие литературоведческие работы. Залог тому – бесконечное переиздание пособий, которые и сегодняшнему школьнику помогают, смею надеяться, не только знакомиться с Буниным, но и приоткрывают ему магию и сложность бунинского художественного мышления и слова.
И неслучайно, что, когда я задумала написать книгу о Бунине (онавышла в Орле в 2007 году и называлась «От прекрасного к вечному: эволюция творческих принципов И.А. Бунина»), в переработанном виде я использовала многое из того, что было напечатано в этом учебном пособии. Но, конечно, дополнила это новыми размышлениями и наблюдениями. В итоге вышел почти двухсотстраничный труд, который имеет для меня знаковый подзаголовок «В помощь учителю». Почему знаковый? Да потому, что мне представляется необычайно важным именно на примере Бунина учить молодое поколение любви «к родному пепелищу» и «отеческим гробам», ибо именно этот писатель не боялся быть жёстким и жестоким, откровенным и нелицеприятным, не сглаживающим углы, а впрямую соотносящим Эрос и Танатос в беспредельном космосе человеческого существования. Надо ли говорить, что, когда писала её, – любила уже творчество Бунина беспредельно, хотя к нему как личности у меня сохраняется довольно сложное отношение.
А судьба уготовила мне ещё одну встречу с Буниным. И это был царский подарок – найти неизвестные бунинские письма. Пусть всего четыре и не очень насыщенные по содержанию (деловая переписка с коллегой по цеху Б.А. Лазаревским), но ведь бунинские! Выведенные рукой самого Ивана Алексеевича и раскрывающие его контакты эмигрантского периода. Это открытие мне довелось сделать в Пражском архиве литературы и искусства достаточно случайно, но всё же и закономерно. К этому времени от изучения гения русской литературы Бунина я перешла к творчеству менее заметных авторов ХХ века. Возможно, потому, что мне всегда был интересен литературный «гумус», т.е. та питательная среда, на которой взрастают гении, знакомые со всем наработанным в литературе, но умеющие увидеть это в ином ракурсе, под иным углом зрения. Так вот, найдя в архиве дневники Лазаревского, которые тот вёл в 20-е годы, я углубилась в их чтение, а поскольку автор имел обыкновение вклеивать в свои записи билетики, фантики, чьи-то открытки и письма, что делает его записки по-своему уникальными, я неожиданно обнаружила между страниц листочки с бунинским почерком (который уже хорошо знала по различным публикациям). И мне удалось опубликовать и прокомментировать всю подборку обнаруженных писем в пятом номере журнала «Новый мир» за 2006 год («Милый Барбарис!..» Письма И.А. Бунина и А.И. Куприна в дневниках Б.А. Лазаревского). До сих пор горжусь этой находкой… Позже я написала несколько статей, где проследила развитие взаимоотношений между Буниным и Лазаревским (его случайная смерть в парижском метро отозвалась финальной сценой в рассказе Бунина «В Париже») и даже высказала предположение, что рассказ Лазаревского «Тёмной ночью» мог подвигнуть Бунина написать шедевр «В ночном море».
Возможно, мой изыскательский дар позволил мне сегодня встать во главе большого научного проекта, разрабатываемого в РГАЛИ и получившего грант РГНФ «Подготовка аннотированного указателя “Объединённый архив Ивана Бунина. Россия – Великобритания”», работа над которым подходит сейчас к концу. И в последнее время я стремлюсь всё более активно распространять свою любовь к Бунину за пределами моей родины. Сейчас аспирантка из Китя работает под моим руководством над диссерцией на тему «Творческие взаимоотношения И.А. Бунина и Г.Н. Кузнецовой». Тема, как явствует из названия, непростая: хочется уйти от набивших оскомину рассуждений о личных взаимоотношениях двух людей и показать роль и возможности Бунина как учителя, наставника, создателя, пусть и не во всём состоявшегося, «бунинского литературного гнезда». Нам с нею уже удалось напечатать несколько совместных работ.
И надо признаться, что работаю я над бунинской темой с неослабевающим энтузиазмом и юношеским задором. Происходит это потому, что пером моим движет любовь – любовь к писателю, чей творческий потенциал неисчерпаем и общение с которым не только приобщает к мудрому знанию, рождающему печаль (вспомним выражение Экклезиаста), ноодаряет безмерной радостью…