 |
Мария Викторовна Михайлова — доктор филологических наук, профессор филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, член Союза писателей Москвы, академик РАЕН. Евгений Стаховский — автор и ведущий научно-популярного шоу «Объект 22», программа «Литературный Нобель» |
(литературная запись беседы на программе даётся в сокращении)
ВЫСШАЯ НАГРАДА И. А. БУНИНА
Е. СТАХОВСКИЙ: Мы продолжаем цикл программ «Литературный Нобель» и сегодня обсуждаем легендарного для нашей страны писателя — Ивана Бунина. Его регалии можно перечислять бесконечно, но всё равно остаётся что-то неизведанное. Сегодня у нас в гостях доктор филологических наук, профессор МГУ Мария Викторовна Михайлова. Я вот всё думал, с чего начать и понял, что у меня один вопрос: «Почему Иван Алексеевич Бунин -великий писатель?»
М. МИХАЙЛОВА: Евгений, я начну всё-таки не с этого. Мне хочется начать с конца, потому что это было его пятое представление на Нобелевскую премию. Вы представляете, пять раз он номинировался!
Е. СТАХОВСКИЙ: Первая номинация была в 1923.
М. МИХАЙЛОВА: Да, пять раз он нервничал, переживал... На каком-то этапе возник Пётр Краснов. Бунин и Краснов — это настолько несоизмеримые вещи и явления в литературе, что трудно себе представить. Но самое главное, что у него постоянно как-то рядом оказывался или Горький, или Мережковский. Мережковский уже изнемогал от того, что ему не дают премию, и он предложил Бунину некую сделку: если кто-то один из них получит, то другому отдаст половину. Бунин возмутился...
Е. СТАХОВСКИЙ: Мережковский практически каждый год номинировался.
М. МИХАЙЛОВА: Мне его даже жалко, потому что восемь раз его номинировали, и у него ничего не получилось.
Е. СТАХОВСКИЙ: А заслуживает? Раз уж мы о нём вспомнили?
М. МИХАЙЛОВА: Вы знаете, мне всё-таки кажется, что нет. Вот Бунин, безусловно, заслуживает, и странно, что надо было ждать 1933 года. Хотя, действительно, к этому времени он стал более-менее известен на Западе. А самое главное — он в эмиграции стал так мощно работать, что очень многие его произведения сразу начали переводиться. А 1933-й год — это всё-таки появление «Жизни Арсеньева». Очень важным был и 1924 год, когда появилась «Митина любовь», сыгравшая колоссальную роль. О Бунине писали зарубежные критики: и Пильский, и Адамович, то есть крупнейшие критики русской эмиграции. Но самое главное, что на «Митину любовь» прореагировал Анри де Ренье. Это очень крупная фигура во французской литературе. Но всё же меня всегда смущает, за что конкретно дают писателю премию. Для Бунина выбрали такие формулировки: «строгое мастерство, сохранение традиций, воссоздание типического русского характера». Но это всё-таки не отвечает тому, что есть Бунин к этому времени. Иван Алексеевич, мне кажется, уже ничего и не ожидал и даже забыл. Он в день объявления пошёл в кино, куда за ним прибежали, сказав, что звонят из Стокгольма. И, конечно, с этого времени начался триумф Бунина, начались поездки по странам.
Е.СТАХОВСКИЙ: Здесь важно заметить, что к 1930-м годам Нобелевская премия уже превратилась в премию того уровня, какой мы её знаем сегодня.
М. МИХАЙЛОВА: Безусловно, и русские писатели поэтому так к ней стремились. Цветаева, однако, была недовольна, что дали Бунину. Это очень странно, но факт. Она сказала по этому поводу: Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи. Она и поздравительную телеграмму направила Вере Николаевне, жене писателя, с каким-то странным комментарием: «За терпение, за страдание». Конечно, негативная реакция была и в России. Сразу появилась в «Литературной газете» статья, что Шведская Академия ничего не понимает, кому давать, кому не давать. Но всё же было почти 800 поздравлений. Поздравил и Ромен Роллан, который тоже, кстати, хотел, чтобы получил Горький, потому что для прогрессивной общественности Горький — это имя. Но, повторюсь, слава Бунина с этого момента возросла необычайно. И он начал много путешествовать. А для Бунина путешествие — это совершенно особая вещь. Ведь его жизнь до эмиграции в 1920 году— это бесконечная череда путешествий. Он только в Константинополе был 13 раз. Это говорит о том, что он совершенно особый русский писатель. У него было страстное желание узнать и Европу, и Запад, и Восток. А после Нобелевской премии он побывал в Германии, в Англии, в Югославии, в Чехословакии... Но надо заметить, что он и зарабатывал на жизнь в этих поездках. Он, например, писал в одном из писем Вере Николаевне: «Какой кошмар, я всё время читаю какие-то произведения, и я так устаю. Всё время холод из-за кулис, я мёрзну, простуживаюсь».
Е.СТАХОВСКИЙ: Ну а куда, с другой стороны, деваться, вот она, слава. Я позволю себе сейчас вернуться к словам Цветаевой, которые вы нам напомнили о том, что она считала Бунина писателем практически старомодным. А вы не согласны с Цветаевой?
М. МИХАЙЛОВА: Абсолютно не согласна. Ну во-первых, мы знаем, что Марина Ивановна — очень пристрастный человек.
Е. СТАХОВСКИЙ: Очень и очень сложный человек.
М. МИХАЙЛОВА: Нет, конечно, для меня, и я в этом абсолютно уверена, Бунин как раз писатель, который соединяет огромное количество тенденций, аккумулирующихся в литературе XX века. Он соединяет реалистическую традицию с модернизмом, беря из последнего необходимые элементы, которые создают очень объёмное видение мира. Я всегда своим студентам говорю, что пусть их радует, что Бунин не окончил даже гимназии. Пусть их утешает, что можно быть таким гением, уйдя с 4-го класса и не справившись почти со всеми предметами.
Е. СТАХОВСКИЙ: Как минимум, так поступили первый и последний лауреаты Нобелевской премии по литературе из России.
М. МИХАЙЛОВА: Однако напомню, что гимназическое образование при всем негативном отношении к нему было очень крепким. Гимназия в Ельце — это очень хорошая гимназия.
Е. СТАХОВСКИЙ: Ну, надо напомнить, что он родился в Воронеже в 1870 году.
М. МИХАЙЛОВА: Да, но Воронеж не оставил в нём никаких воспоминаний. Ему было 3 года, когда Бунины уехали. А дальше начинается бесконечная череда каких-то имений, каких-то усадеб. Он представитель обедневшего дворянства, очень болезненно это воспринимавший. Отсюда его какая-то запредельная гордыня. Он постоянно напоминал, что в 6-й книге дворянских родов записано имя Буниных, что в роду у него Жуковский, Анна Бунина. Он даже вычислил родственные связи с Пушкиными. Какая-то далёкая связь. И это во многом определило его безумную любовь к Пушкину. Он даже дал какую-то часть Нобелевской премии внучке Пушкина — она к нему обратилась за помощью. Вот у нас у всех ощущение, что Бунин холодноватый, сдержанный и немножко презрительный человек. Но он почти всю премию раздал. Дал бедному Куприну, который в то время безумно нуждался. И в результате сам к сороковым годам остался ни с чем. Когда ему надо было печатать следующую абсолютно гениальную книгу «Тёмные аллеи», он буквально вымаливал, чтобы ему её перевели на английский, чтобы напечатать в Америке. И в итоге очень дёшево продал.
Е.СТАХОВСКИЙ: Бунин раннего периода — такой крестьянский писатель: деревня, природа, жизнь народа, какая-то Русь неприкаянная, непонятная... И только в позднем творчестве, и даже уже после Нобелевки в нём начинает проявляться интерес к человеку, появляется какой-то психологизм, который виден в «Тёмных аллеях» и главной предтече «Тёмных аллей» — рассказе «Солнечный удар».
М. МИХАЙЛОВА: Опять же просто категорически не соглашусь.
Е. СТАХОВСКИЙ: Ну, это мои ощущения личные.
М. МИХАЙЛОВА: Я попытаюсь разбить ваши ощущения. Сейчас, конечно, литературоведы возвышают всё творчество Бунина, потому что он наш любимый и почти единственный в начале ХХ века непререкаемый авторитет, чего, кстати, не было в критике и даже среди читателей того времени. Бунин очень трудно входил в литературу, и, конечно, затмевался двумя другими фигурами. Это Леонид Андреев и Максим Горький. Вот о них писали все, о них говорили все. Бунин всегда оказывался где-то в тени...
Е. СТАХОВСКИЙ: На третьем даже плане.
М. МИХАЙЛОВА: Вы знаете, я нашла у Блока, который очень чуткий художник, некое перечисление «маленьких» писателей, о некоторых вы даже не слышали. Например, Кондурушкин. Так за ним следом идет Бунин. Понимаете, он для него маленький писатель. И это в 1908 году!
Е. СТАХОВСКИЙ: В 1908 году Бунину уже 38 лет. Я хочу, однако, напомнить, что Бунин начинал как поэт. И в первых его поэтических произведениях всё построено на природных образах...
М. МИХАЙЛОВА: В 1890-е годы он действительно, как вы правильно заметили, описывает природу в тех тонах, которые были тогда приняты. Представляете, как это ни странно, он очень дорожил Надсоном, хотя уже в то время Надсон был несколько старомоден. Вспомним, что в 1890-е годы начинали всё-таки декаденты, возникал Брюсов, Бальмонт, которого потом Бунин назовет сумасшедшим эротоманом. Для него декаденты, символисты были люди, которые ничего не понимали в России и в русской действительности, в той деревенской жизни, которую он хорошо знал. И на мой взгляд, бунинские девяностые годы в плане творчества очень вялые, вторичные. Он идёт вослед народнической литературе. Как вы правильно сказали — деревня, сострадание, бедные крестьяне.
Е. СТАХОВСКИЙ: Вот она старомодность, вот она традиционность.
М. МИХАЙЛОВА: Вот я хочу сейчас прочитать одно не очень известное стихотворение, причем пусть меня извинят, потому что я знаю, каким был Бунин чтецом... Он был таким чтецом, что, услышав одно его выступление, Станиславский предложил ему роль Гамлета, предложил войти в труппу Художественного театра. Сами понимаете, что соперничать невозможно. Но, тем не менее, я прочитаю это стихотворение.
Льёт без конца. В лесу туман.
Качают ёлки головою:
«Ах, Боже мой!» — Лес точно пьян,
Пресыщен влагой дождевою.
В сторожке тёмной у окна
Сидит и ложкой бьёт ребенок.
Мать на печи, — все спит она,
В сырых сенях мычит телёнок.
В сторожке грусть, мушиный гуд...
— Зачем в лесу звенит овсянка,
Грибы растут, цветы цветут
И травы ярки, как медянка?
Зачем под мерный шум дождя,
Томясь всем миром и сторожкой,
Большеголовое дитя
Долбит о подоконник ложкой?
Мычит телёнок, как немой,
И клонят горестные ёлки
Свои зелёные иголки:
«Ах, Боже мой! Ах, Боже мой!»
Вот посмотрите: мерный шум дождя и этот ребенок, который в темной избе, мрачной, грязной, монотонно производит какие-то бессмысленные звуки. Для Бунина самым ужасным были эти бесконечно грязные избы, от которых он просто приходил в неистовство. И одновременно вопрос автора — зачем тогда создан Богом прекрасный этот мир? То есть, смотрите, сопряжение скольких планов и скольких точек зрения в одном этом стихотворении. Вот то, к чему шёл Бунин: напряжённость, глубина, многоплановость. Все это воплотилось в «Антоновских яблоках». «Антоновские яблоки» нами воспринимаются как такая меланхолическая зарисовка уходящей России. А на самом деле там уже бунинская изобразительность затрагивает вещи, которые для него безумно болезненны. Там четыре части. Первая — яркая невероятно, вторая уже в перламутровых тонах, третья — агония, это охота и чтение каких-то старинных книг. Но для меня самой страшной является последняя часть, четвёртая, которая говорит о том, что всё изменилось, ушёл весь тот крепкий, какой-то надёжный, какой-то эффектный, я бы сказала, даже нарядный быт, который эту жизнь как-то конструировал. В последней части вместо красавца хозяина, который застрелился, какой-то полупьяный человек с мятым лицом после попойки, отсутствие борзых, только воспоминание об охоте и заунывная песня о дороге. Для Бунина вообще деревня — это не та деревня, к которой мы привыкли. Для Бунина деревня — это то уходящее, что сохранить просто не удаётся. Он медленно созревал как художник, медленно накапливал впечатления. И когда накопил — это дало просто фантастический выброс творческой энергии. Но для этого нужен был импульс, нужен был толчок. И таким толчком стала его поездка на Восток. Сирия, Палестина, Египет. До этого Бунин — абсолютно мечущееся создание, человек, который вообще не знает, куда приткнуться. Нет своего угла: то Бутырки, то Ефремов, то Глотово. Влюблённость в эту Варвару Пащенко, которую он хорошо помучил, загадочная такая влюблённость, которая потом отразится в Лике из «Жизни Арсеньева».
Е. СТАХОВСКИЙ: Он её помучил?
М. МИХАЙЛОВА: Он её помучил, да. Потому что ему казалось, что она должна ждать его всегда, а он как художник будет накапливать впечатления. Очень болезненная у них переписка. Пащенко даже можно пожалеть, потому что с огромным трудом она внутренне от него освободилась, хотя была влюблена. Еще более нелепая женитьба была у него на красавице гречанке Анне Цакни, от которой был сын Коля. Это в начале 1900-х годов.
Е. СТАХОВСКИЙ: Ребёнок умер.
М. МИХАЙЛОВА: Ребёнок умер. Бунин о нём всегда помнил, и он умирал с портретом сына в руках. Но в 1906 году он встречает Веру Муромцеву, человека, который сумел принять Бунина не просто таким, каким он был, а понять его внутреннюю страстность и наружную сдержанность, которая создавала особый, совершенно неповторимый клубок. Принять его капризы, принять его нетерпимость, иногда даже раздражительность. И вот они вместе уезжают на Восток. И это соприкосновение с древними цивилизациями даёт Бунину совершенно новое понимание соотношения времени и вечности. В России его раздражает 1905 год, революция. Раздражает уже Алексей Максимович Горький, который его всё время тянет в демократический литературный лагерь. А Бунина не волнуют социальные коллизии. Вернее, он их всегда пропускает через совсем другое сито, через совсем другие слои. Для него социальность никогда не может быть в чистом виде дана в литературе. Она должна быть сопряжена с философским размышлением о бытии и месте человека в этом мире, не в социуме, а именно в этом мире. Очень любопытна оценка тех же «Антоновских яблок», типично горьковская: «Хороши “Антоновские яблоки”, но пахнут отнюдь не демократично».
Е. СТАХОВСКИЙ: Знаменитая фраза.
М. МИХАЙЛОВА: Знаменитая фраза. Или ещё одна: «Почему он свой талант, прекрасный, как матовое серебро, не отточит в нож и не ткнёт им куда следует». Но Бунин не хотел так оттачивать свой талант и тем более заносить этот нож. И вот, когда он встречается с этими угасшими цивилизациями, он вдруг начинает по-другому воспринимать Россию, он начинает воспринимать Россию в контексте вечности, в контексте истории.
Е.СТАХОВСКИЙ: Вы вспомнили про Веру Николаевну, которая стала его женой и спутницей на всю жизнь. Мы знаем, что в пожилом возрасте у Бунина в любовном плане было много чего накручено ещё.
М. МИХАЙЛОВА: Ну, не так много.
Е. СТАХОВСКИЙ: Возникший во Франции у Бунина любовный треугольник крайне интересен. Но вернёмся к Вере Николаевне. Это ведь очередная отсылка к Толстому. Кем бы стал Толстой, если бы не Софья Андреевна? Вечный вопрос всех литературоведов мира. Смог ли бы он состояться, если бы не было такого плеча рядом? И в этом смысле, я думаю, что Вера Николаевна, в общем, где-то, наверное, с Софьей Андреевной стоит на одной ступени, по крайней мере, «по части» плеча для своего мужа.
М. МИХАЙЛОВА: Я думаю, что, может быть, даже больше, потому что то, что сделала Вера Николаевна после смерти Ивана Алексеевича Бунина это просто подвиг. Она написала «Жизнь Бунина». То есть буквально пошагово проанализировала, записала о нём такие вещи, которые никогда никому в ином случае не были бы известны. Но, самое главное, то, что она не просто сопровождала его во всех его терзаниях, во всех его метаниях, во всех его поисках, она была тем человеком, который обеспечивал ему необходимую внутреннюю сосредоточенность, которая возникла именно после этого путешествия на Восток. В это время Бунин начинает всё больше и больше впитывать, вбирать в себя импульсы не просто жизни, не просто живописности, а философского осмысления именно явлений, именно тех состояний, которые определяют мироздание. Мне кажется, что «Деревню» многие воспринимают неправильно, только как натуралистическое описание русской деревни. Для меня же это произведение, открывающее какой-то модернистский ракурс в Бунине, потому что, во-первых, Бунин там уже пробует создать вещь абсолютно бессюжетную, то, к чему он стремится уже в эмиграции. А следует помнить, что это не маленькое произведение, как «Антоновские яблоки», где можно на запахах, на звуках выстроить что-то сонатное, какой-то текст. Это довольно объёмное произведение. Однако здесь круговерть фигур, сложнейшие взаимоотношения людей, мельтешение впечатлений. И всё это совершенно невероятно завершается в конце. Бунин любит подняться на самую верхнюю точку и посмотреть на этот мир, в данном случае мир России, сверху. А самое главное, там, в конце, возникает любимая Буниным поговорка (он повторит её потом и в рассказе «Тёмные аллеи») — «Мёртвых с погоста не носят». Это говорит молодая героиня, никто никогда не помнит, что у неё есть имя — Евдокия, по прозвищу Молодая. И вот эта девушка в голубом атласном свадебном платье, со свечки воск капает, как слёзы, произносит эти слова — «Мертвых с погоста не носят». Для Бунина это символ гибнущей России. Он во многом видит то, что ещё, например, для Горького было неожиданным. Горький в это время пишет повесть «Лето», горьковская деревня готовится к новой жизни, новым событиям. А Бунин вскоре после «Деревни» пишет «Суходол». А ужас деревенской жизни в «Суходоле» не меньший.
Е.СТАХОВСКИЙ: Мы остановились на «Суходоле», но я предлагаю двигаться дальше, чтобы успеть сказать несколько важных вещей. И здесь у вас карт-бланш, конечно. Я надеялся, что вы нас сегодня удивите, и, надо сказать, удивляете, поэтому я умолкаю.
М. МИХАЙЛОВА: Ну, вот сейчас я удивлю вас точно, потому что буду говорить о том писателе, которого Бунин терпеть не мог. Это Достоевский. Когда к Бунину приехал Андре Жид и они начали говорить о Толстом и Достоевском, и Андре Жиду пришло в голову сказать, что «Война и мир» — скучная книга, Бунин бросился на него с ножом, потому что для него принять такое было просто невозможно. А вот с Достоевским у него были очень напряжённые отношения, он ему казался вымученным, этаким бесплотным художником. И, тем не менее, мне кажется, то, что ты не любишь, в тебе как-то глубоко укореняется и, так или иначе, прорывается в конце концов. В том же «Суходоле» мы видим вариант «Братьев Карамазовых», потому что Герваська, незаконный сын, убивает отца. То есть сюжетная канва очень близка. Другой момент, который и для Достоевского был очень важен. Люди делятся не по социальным, не по психологическим параметрам, а они заранее определены как жертвы и деспоты. Кто-то кого-то всегда будет угнетать, издеваться. И у Бунина как раз все герои: и дворяне, и дворовые — вне зависимости от положения, делятся на деспотов и на жертв.
Е.СТАХОВСКИЙ: Ну, у Достоевского, в первую очередь, конечно, в Раскольникове деспот и жертва в одном лице.
М. МИХАЙЛОВА: Да, но у Бунина есть свой вариант «Преступления и наказания». Это рассказ «Петлистые уши». Это петербургский убийца, который приблизительно, как Раскольников, совершает некое вымученное и вынужденное преступление. А сейчас я хочу сказать о произведениях 1910-х годов, где уже начинает проступать мелодия уникального любовного чувства. Для меня Бунин, который терпеть не мог символистов, для него Блок — это какие-то бесконечные мифы, вдруг создаёт рассказ «Лёгкое дыхание», в котором, конечно, Оля Мещерская — это некое воплощение Вечной Женственности. Что такое Оля Мещерская? Когда она рассказывает, какой должна быть женщина, она говорит, что у неё не должно быть никакой красоты, лишь особое лёгкое дыхание. И совершенно невероятным образом Бунин распространяет этот символ в конце произведения, потому что лёгкое дыхание Оли Мещерской после того, как её застрелили, развеялось в этом мире. Вот вы говорили: Бунин может быть воспринят старомодно. Да ничего подобного, Бунин открывает вообще новую страницу русской эротической прозы.
Е.СТАХОВСКИЙ: Да, но когда он её открывает, это уже его следующий шаг, более поздние произведения...
М.МИХАЙЛОВА: Нет, уже в «Легком дыхании» всё звучит совершенно по-новому. Вы можете себе представить, чтобы гимназистка смело, не опустив глаз, признавалась в случившемся начальнице гимназии... Между прочим, Галина Кузнецова, когда читала эту вещь, говорила, что этого просто не могло быть. А писатель показывает и не осуждает то, что всегда в русской литературе осуждалось: свободное проявление женского начала.
Е. СТАХОВСКИЙ: Толстой осуждает Каренину, под поезд её, под поезд...
М. МИХАЙЛОВА: Конечно, осуждает. А в «Крейцеровой сонате»?
Е. СТАХОВСКИЙ: Даже не напоминайте...
М. МИХАЙЛОВА: Это просто страшно читать... Когда героиню убили, автору явно жалко убийцу, её мужа, Позднышева, а не убитую. А Бунин впервые позволяет себе показать красоту Оли Мещерской, соблазнительницы, которую убивают, потому что она изменила, вволю поиздевалась над влюблённым человеком. Бунин позволяет себе раскрыть тайны, таинства любви. Потом в «Митиной любви» он опять покажет эту, как говорили тогда, «мессу пола». То, что человека буквально захлёстывает, то, что не даёт ему возможности вдохнуть, то, что будет явлено в «Солнечном ударе» — совершенно фантастической вещи... Кратковременное, чисто плотское сближение. В русской литературе такого просто никогда не было. Однако это становится той поэзией, после которой жизнь человека просто прекращается, всё превращается в пустыню. Был солнечный удар, была ослепительность, а дальше — бесконечная жизнь, которая не имеет никакого значения и смысла.
Писатель подготавливает себя, начиная с таких рассказов, как «Ида», «Сын», «Игнат», с «Солнечного удара», «Митиной любви», к «Тёмным аллеям». Он вообще считал, что «Тёмные аллеи» — это лучшее, что он создал. Можно спорить. Можно, конечно, не соглашаться. Но то, что он изучал, изучил и предложил нам расшифровывать эту любовь как грамматику любви, причём грамматику чужого языка, который не всем нам не всегда и понятен. Вот в «Тёмных аллеях» сюжет поздней встречи и раскаяния мужчины, который в своё время не успел довести свою любовь до какого-то прекрасного завершения. И Бунин приходит к пониманию — миг любви восполняет всю последующую жизнь. У него ставятся рядом миг и вечность... И миг перевешивает. В русской литературе тоже такого не было. И ещё, последнее, что я хочу обязательно сказать, это тема памяти. Это даже не просто тема. Он вводит в русскую литературу категорию памяти как эстетическую категорию... А в конце я хочу сказать о самом последнем произведении Бунина — рассказе «Бернар». Это 1952 год. Такой трогательный рассказ. Бунин по-своему переписывает мопассановский рассказ о моряке Бернаре и тем самым отвечает на вопрос, зачем всё в этом мире устроено таким образом. Писатель говорит нам, что есть какой-то высокий Божий промысел, который мы должны угадать и ему следовать. И вот, как этот Бернар, который считал, что он был хорошим моряком, Бунин в конце рассказа говорит, что о себе как о писателе он может сказать словами Бернара...
Е. СТАХОВСКИЙ: «Думаю, что я был хороший моряк». Спасибо вам большое. Я под занавес нашего разговора, единственное, просто обозначу точечно, на что ещё у Бунина обязательно нужно обратить внимание. Это, конечно, «Окаянные дни», публицистическая, дневниковая вещь.
М. МИХАЙЛОВА: Да, он вообще дневник как жанр ценил больше всего.
Е. СТАХОВСКИЙ: Да. Произведения о революционных временах в России. Их нужно знать и изучать...