ПО СЛЕДАМ «СЕКЦИИ БУНИНОВЕДОВ»
(«Бунинские Озёрки» 2016)
Материал подготовила Марианна Дударева, кандидат филологических наук.
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ КОСМОС И. А. БУНИНА
Год назад в рамках Бунинского фестиваля, который проходил в Озёрках, Становом, состоялась работа секции буниноведов под руководством Екатерины Ивановны Енсис. Среди выступающих с докладами и участвующих в свободной дискуссии присутствовали: д. ф. н., проф. О. А. Бердникова, к. ф. н. М. А. Дударева, член Бунинского общества России И. В. Рыльщиков, главный редактор журнала «Юность» В. Ф. Дударев и др.
Разговор о Бунине и его художественной лаборатории начался с тонкого наблюдения ведущей секции о принципе и категории Красоты (как абсолюта), их аксиологической значимости в русской литературе в целом и в эстетике начала XX в. в частности. С этим трудно не согласиться — не только из-за философского аспекта этой темы, но и из-за того, что Красота не редко является обязательным элементом возникающего в произведениях Бунина идиллического дискурса и сопряжена с мотивом культурной памяти («Антоновские яблоки», «Тень птицы»(1)). Кроме того, увлечённость писателя восточной литературой, его переводческая деятельность подталкивают исследователя вспомнить и распространенный для восточной (японская художественная традиция) поэтики принцип тю — осознание художником слова прямоты, чистосердечия, преданности(2).
Однако в поэтике Бунина важное место, по замечанию Бердниковой, занимает метафизический элемент, который часто связан с парадигмой «Танатос — Эрос». Символическое пространство в произведениях писателя особенно привлекает внимание исследователей(3) в последнее время, хотя в нашем зале и развернулся спор на счёт характера и «присутствия» метафизического у «реалиста» — Бунина. В этом случае весьма показателен роман «Жизнь Арсеньева», некоторые детали из первой книги. Нередко в размышлениях Арсеньева встречаются лексемы «непонятно», «неизвестно»: «Глубина неба, даль полей говорили мне о чём-то ином, как бы существующем помимо них, вызывали мечту и тоску о чём-то мне недостающем, трогали непонятной любовью и нежностью неизвестно к кому и чему...»(4) Эти концепты невидимого наводят на мысль об эйдологии идеального и иномирного, которую Бунин вполне мог позаимствовать из русской сказки. Подтверждением этому является и прямое упоминание самим героем сказок, слышанных в детстве: «Вспоминая сказки, читанные и слышанные в детстве, до сих пор чувствую, что самыми пленительными были в них слова о неизвестном и необычном»(5). Пожалуй, в этом «детском» открытии героя выражена основа понимания бунинского фольклоризма, о котором также было заявлено (Дударевой) в начале работы нашей секции. Однако с другой, не фольклорной и символической стороны, на проблему метафизического попытался взглянуть Рыльщиков, который лично проделал путь, прошел по бунинским местам, исследовал русское Черноземье. Автор выступления исследовал местность, которая является топосом в «Антоновских яблоках», «Жизни Арсеньева», «Суходоле»: Бутырки, Выселки, Каменка, Озёрки. Его целью было донести до нас и будущего читателя/ зрителя (Рыльщиков представил качественный фоторяд) полное топографическое видение проблемы, которое повлияло бы и на художественное прочтение произведений классика.
Разговор о поэтике Бунина свёлся также к разговору о понимании законов искусства, о принципе космического, теургического в искусстве, о Космо-Психо-Логосе. Ещё В. В. Кожинов указывал на космическую природу поэзии, которая уходит «корнями в бесконечность Вселенной»(6). За разрешением этой дискуссии исследователи обратились к поэту Валерию Дудареву, в творчестве которого стоит отметить множество перекличек с бунинским миром, с романом «Жизнь Арсеньева» (значимость образа ветлы в художественном мире обоих). Дударев вспомнил лекции В. Кандинского, в которых были высказаны предположения о некой «случайности» в поэзии, творческом процессе — «многое появляется в творчестве, в стихотворении как бы из ниоткуда, не всегда поддается объяснению». На языке литературоведения, мифолого — ритуальной школы, это можно обозначить архетипическим уровнем. Работа секции показала важность вопроса метафизической, архетипической, фольклорной составляющих в творческой лаборатории Бунина, также важность создания реальных «бунинских троп», разработки «бунинских маршрутов», которые никак не противоречат научному изучению текстов, а только дополняют восприятие топоса и топики произведений классика.
1 Подробнее см: Завельская Д. А. Мотив культурной памяти и идиллический дискурс у Бунина, Гумилева и Ивана Савина // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: литературоведение, журналистика. 2017. № 1. С. 17—27.
2 Григорьева Т. П. Модель мира и понятие «правды» // Григорьева Т. П. Японская художественная традиция. М., 1979. С. 59.
3 Смоленцов А. И. Роман И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева»: «контексты понимания» и символика образов автореферат дис. кандидата филологических наук: автореф. канд. дис. Воронеж, 2012.
4 Бунин И. А. Полн. собр. соч.: в 13 т. М.: Воскресенье, 2005. Т. 5. С. 9.
5 Там же. С. 19.
6 Кожинов В. В. Стихи и поэзия. М.: Сов. Рос., 1980. С. 83.s