Диссонанс
Асфальт таращился на солнце мутными глазами-лужами. От яркого света они щурились, слепли и подсыхали. Новорожденная трава, чудом сумевшая пробиться сквозь ледяную коросту, куталась в еле заметный пар. Носы и руки прохожих всё ещё шелушились, но не так истово, как зимой: изнутри согревало смутное предчувствие приближающегося тепла. От земли при каждом прикосновении исходил мягкий гул; асфальт подпевал пешеходам и пружинил, облегчая шаги.
На тропинке, ведущей к Мещерскому лесу и кладбищу, показались две высокие фигуры. Они шли так близко друг к другу, что соприкасались руками, и временами из-за деревьев могло показаться, что это некий сросшийся организм. Силуэты двигались слаженно, почти в такт: одновременно поворачивали головы, ступали одинаково грациозно и плавно. Помаячив в парковых зарослях, фигуры устремились к витой беседке. Внутри стояли чугунный стол, покрытый инеем, и не менее промёрзшая лавочка. Стен у беседки не было, поэтому ивовые ветки иглами торчали прямо над скамейкой.
Мужчина, укутанный в чёрный шарф, перешагнул через лужу перед входом и внезапно придумал четверостишие. Тут же рассмеялся, пытаясь выбросить из головы сбивчивый хорей. Сейчас не до этого. Шедшая рядом девушка вопросительно приподняла бровь, а он в ответ ласково подмигнул то ли ей, то ли растравившей воображение лужице. Поэт был невероятно худощав и походил на подвижную двухметровую цаплю. Лицо — тоже птичье: диковатые глаза, горбатый нос Македонского и острые скулы. Бодрый, энергичный и слегка нервный, с кровью, состоящей не из эритроцитов, а из кофеина и фантазии, он всегда улыбался и шутил. Между указательным и средним пальцами мужчина держал давно потухшую сигарету, о которой совершенно забыл в пылу разговора.
Его собеседница — статная девушка в кожаном плаще до пола — со спокойным и вежливым интересом вслушивалась в сумбурные рассуждения и время от времени поправляла возлюбленному то размотавшийся шарф, то непослушную прядь волос. Остроскулая, хитроглазая, с кроваво-красной помадой и тонкой папиросой в мундштуке — правда, не погасшей, а изящно тлеющей. Черты лица влюблённых были на первый взгляд похожи, а красота — в равной степени притягательна. Но прелесть девушки значительно отличалась от его харизмы — она была продуманной, гармоничной. Коготки — того же оттенка, что и губы, берет подобран под цвет глаз, а высота каблуков рассчитана по коэффициенту идеального соотношения роста и длины ног.
Спутник игриво увлёк её к скамейке. Пока девушка докуривала и протирала салфеткой место, куда собиралась присесть, поэт со счастливо-безумным выражением любовался ею: человеческих эмоций не хватало, чтобы вынести дьявольский магнетизм. Собравшись с мыслями и прогнав из головы назойливые рифмы, мужчина c надеждой заглянул в демонические глаза, пытаясь найти ответ на мучивший вопрос. Достал из кармана коробочку, снял с её руки перчатку и надел на палец обручальное кольцо.
Девушка залюбовалась камнями и улыбнулась. Быстро поцеловала его в губы, стараясь не смазать помаду. «Ого! Полтора карата, наверное... Неужели на гонорар?»
— Так значит да?!
Мужчина порывисто прижал к себе невесту. Та целомудренно отстранилась, а поэт, рассмеявшись её смущению и собственной смелости, подхватил любимую на руки и закружил, декламируя куда-то в небо:
Над домами, домами, домами
голубые висят облака —
вот они и останутся с нами
на века, на века, на века.
Опустив девушку на землю, он взял её под руку и повёл вдоль ив, продолжая монолог. Демонические глаза не отрывались от бриллианта-ашера, в гранях которого радужно преломлялось солнце. Коготки разглаживали складку чуть помятого плаща. В голове промелькнуло: «А если расстанемся?»
Только пар, только белое в синем
над громадами каменных плит...
Никогда никуда мы не сгинем,
Мы прочней и нежней, чем гранит.
Пропуская мимо ушей его щебетание, она разглядывала вспыхнувшие на морозе пальцы. Вдруг выражение лица изменилось, стало тревожным и сосредоточенным. Девушка сбилась с ритмичного прогулочного шага и чуть отстала, роясь в карманах: «Господи, где же она?»
— Ты посмотри, какие фиалки!
Юноша сгрёб в охапку все букетики у ошалевшей продавщицы, которая даже не успела разложиться на рабочем месте, и бросил к ногам невесты.
Пусть разрушатся жизни скорлупы,
геометрия жизни земной, —
Она озиралась по сторонам и щурилась. «Целый месяц цвет подбирала! Где же…»
оглянись, поцелуй меня в губы,
дай мне руку, останься со мной.
Мужчина рассеянно сунул торговке купюру, забыв о сдаче. Схватил лицо возлюбленной обеими руками и расцеловал, выдохнув в воздух вместе с паром:
— Это — Боря Рыжий! Тебе нравится?
Она промолчала, обшаривая взглядом промёрзшие кочки.
А когда мы друг друга покинем,
ты на крыльях своих унеси
только пар, только белое в синем,
голубое и белое в си…
Девушка поджала губы. «Идиот!».
— Эй, дамочка! Послушай! Послушай, что скажу.
Повеяло пряностями и конским потом. Запыхавшаяся пёстрая цыганка со звоном протянула перчатку:
— Красивые, в беседке забыли… Это вы?
Пурпурная замша, сшитая на заказ. Беспокойная морщинка на лбу разгладилась, и невеста кивнула. До того безразличные глаза блеснули счастливым чёрным огоньком. Цыганка предусмотрительно спрятала перчатку за спину:
— Вначале ручку позолоти!
Мужчина ухмыльнулся и безропотно расплатился. Довольная щедрой наградой, старуха вернула находку, мотнула седой копной и зашелестела многослойной юбкой в танце. Девушка, обрадованная и раскрасневшаяся, благодарно прижалась к жениху.
— Ай, мои бриллиантовые! У вас счастье на лбу написано. Денег не возьму. Давайте так погадаю: что было, что будет, как дело кончится, чем сердце успокоится.
Цыганка внимательно рассмотрела линии жизни на ладонях влюблённых. Замерла, старчески подрагивая головой. Грустно заглянула в демонические глаза. И, не сказав ни слова, ушла.
***
На тропинке, ведущей с кладбища к железнодорожной платформе, показались две высокие фигуры. Они шли так близко друг к другу, что соприкасались руками, и временами из-за деревьев могло показаться, что это некий сросшийся организм. Силуэты двигались слаженно, почти в такт: одновременно поворачивали головы, ступали одинаково грациозно и плавно. Но был в этом движении неясный диссонанс — случайная фальшивая нота в симфонии.