|
Галина Ивановна Седых — кандидат филологических наук, профессор. В течение нескольких лет была выездным руководителем семинаров поэзии на Форумах молодых писателей России, на Фестивалях молодых литературных дарований России и стран СНГ. Вот уже сорок лет Галина Ивановна выпускает в жизнь поэтов, являясь руководителем семинара поэзии в Литературном институте им. А. М. Горького |
СОБАКА ОДИНОЧЕСТВА ИВАНА БУНИНА
Поэты «Серебряного века» любили поэтические состязания, особенно «конкурсы под девизом». Это когда на заявленную строчку поэта-классика массово откликались стихотворцы разного уровня и возраcта. Они должны были по-своему отозваться на предложенный девиз: развить, опровергнуть, домыслить. Конкурсы проводились при условии обязательной анонимности авторов, которые вместо своих фамилий ставили условные знаки — символы или девизы. Таким образом, при полной конспирации авторов и обезличенности текстов достигалась объективность оценок жюри.
Но эта, казалось бы, отлаженная система иногда давала сбои. Случались курьёзы. Об одном из них написала Марина Цветаева. В юности она приняла участие в конкурсе на Первого молодого поэта России. Он проходил под пушкинским девизом «Но Эдмонда не покинет Дженни даже в небесах». Организатором конкурса и председателем жюри был Валерий Брюсов. С ним у Цветаевой к тому времени сложились неприязненные отношения. Жюри присудило анонимному стихотворению юной Цветаевой Первую премию. Однако Брюсов своей волей, после расшифровки фамилий номинантов, изменил правила. Он ликвидировал эту премию, переведя её в разряд рангом пониже. И вот — анекдот. Первый молодой поэт России получает из рук мэтра стиха и председателя жюри Первую вторую премию. Вместе с призом — именным золотым жетоном. «Как премированный щенок», — иронизировала позже Цветаева. А девизом к этому стихотворению она взяла строчку из Эдмонда Ронсара: «Каждому нужно дать его игрушку».
Памятуя об этом историческом казусе, я не стала читать стихи своих первогодков. И ушла из жюри, чтобы не проявить излишнего пристрастия к своим. Но предложила конкурсантам девиз «про собаку», припомнив всю литературную собачью свору. И Моську, и Каштанку, и Джима, и Бима, и Шарика с Артемоном...
Однако каков бэкграунд у неизвестной собаки Бунина! И какой простор для творчества! Ведь у нас многие стихотворцы любят не только тех собак,что в литературе, но и живых, реальных. У меня в семинаре есть профессиональный заводчик породы сторожевых и правозащитница животных. Им есть, что написать по теме девиза. Да и другим, надеюсь, тоже — привнести свою краску, показать личное отношение, дать новый контекст. Кстати, в пору моего МГУшного студенчества бунинская фраза служила слоганом для приветствия:
— Как дела? Хорошо... бы собаку купить.
Даже в этом обыгрывании есть разные оттенки смысла. Или взять ахматовское: «Кофе, кошка, Мандельштам. Чай, собака, Пастернак». Вот вам новое направление мысли: и символ, и девиз.
Мы на семинаре не обсуждали историографию бунинского стихотворения. Если такое случится, то только после завершения конкурса. И вот тогда я обращу внимание студентов на ряд удивительных несовпадений, создающих внутреннее напряжение этого замечательного стихотворения. Оно о любви, а названо «Одиночество». Написано в возрасте Христа, а христиане порицают уныние. Посвящено художнику и приятелю П. А. Нилусу, а не женщине, об оставленности которой говорится со сдержанным отчаянием.
Бунин описывает настроение, но не событие. Он знает, что любовь не спасает от одиночества, поскольку «для женщины прошлого нет». Женщина без прошлого — это дочь грека-революционера Анна Цакни, на которой Бунин женился по любви и обоюдному согласию, несмотря на разницу в возрасте и несходство характеров. Вся коллизия одинокости поэта продиктована трагическим предчувствием беды — скорой смертью маленького сына и невозможностью освободиться от пут женщины, живущей настоящим. У любимой нет памяти о прошлом, а у повседневности нет чувства любви — подлинного, настоящего. Известно, что Анна дала Бунину согласие на развод лишь в 1922 году, когда каждый из них обзавелся уже новыми семьями.
Теперь собственно о собаке. Не ясно, чья она по приоритету: Бунина или Нилуса? У Бунина собака олицетворяет чувство гнетущего одиночества. У Нилуса — нервическое состояние. Как писал один одесский критик того времени, в картинах Нилуса появилась стройная, с остроконечной мордой, нервная, всегда словно припрыгивающая левретка. Трудно представить Бунина с такой компаньонкой. Ему больше подошла бы охотничья собака — сеттер или русский спаниель. Они деятельные, преданные, дисциплинированные, невздорные существа. К ним испытываешь уважение.
Говорят, в Воронеже установили скульптуру — Бунин с собакой, и собака — точно не левретка.
— Что ж! Камин затоплю, буду пить...
Господи, какое глухое, беспросветное отчаяние! Какое одиночество!
Но купить собаку — это уже начало действия. Начало новой жизни.
Ниже публикуются 9 творческих работ слушателей семинара поэзии Г. Н. Седых, студентов 1-го курса Литературного института им. А. М. Горького. Эпиграфом студенты выбрали строчку «Хорошо бы собаку купить» из стихотворения И. А. Бунина «Одиночество».
Даниил Тестов
Ощетинились льды на пустом _берегу,
И последние капли остывших _лучей,
Земляникой во мхе, кровью _в талом снегу,
Перепутались в блеске холодных _когтей.
И леса вслед за солнцем хотят _поклониться
Покрывающей мир луноокой _волчице.
На ветвях улеглись чернопёрые _птицы,
Опоясавшись цепью следов.
В тёмной шерсти ютятся озябшие _звёзды.
За рассветом охотиться нынче _не поздно,
Скалясь пламенем хищных _костров.
Далека до волчицы дорога,
Не дотянется снежная нить
В пустоте до чужого порога.
Хорошо бы собаку купить.
Может образ напомнит немного.
Никита Рогожин
ИСПОВЕДЬ
Этот мир отобрал мои нервы
И украсил меня сединой.
Я мечтал быть во всём самым _первым,
Суждено было стать мне струной,
О которую рвут свои пальцы,
Оставляя следы неудач.
Мне не нравились игры и танцы,
Вместо смеха я слышал в них _плач,
Вместо радости — пропасти горя,
Вместо силы людской — пустоту.
Я не знаю, как выглядит море,
Не свезло мне познать красоту.
Мне плевать на морали и нравы,
В абсолютно другую деталь
Свято верю — виновных и правых
Нет на свете. Мне искренне жаль
Тех, кто спит вечерами _в подвалах,
Кто трясётся над пьяной женой,
Кто растратил зарплату всю _в барах,
Выпивая одну за одной.
Человек не машина без сердца,
Если знает он слово «прости».
И опять закрывается дверца.
Нас теперь никому не спасти.
Мария Чайка
В голове моей полный разгул,
Не могу написать я ни строчки,
Резкий ветер водою швырнул,
По земле разлетелись листочки.
Снова осень — «и дождик, _и мгла»
Над холодной пустыней... Уныло.
Я чего-то так долго ждала,
Но всего лишь глупейше простыла.
Опускается зимняя тьма,
Долгий путь по дороге ненастной,
Хоть мне грустно весьма и весьма,
Жизнь же так несравнимо _прекрасна!
Дом, учёба, работа и сон,
Бытия осознанье во мраке,
Незаписанных глав батальон —
Не хватает мне только собаки.
Тимофей Малышев
ПЁС
Серые вихри свились, как _холодные змеи.
Кубки с вином превращаются _в очи Горгоны.
Яблоко пламенной боли растёт _и краснеет.
Пурпурный пульс порождает _бескровные стоны.
Понтий Пилат одинок и печалью _снедаем.
Только один ему друг _во враждебной столице —
Ласковый пёс, что играет _с заливистым лаем.
Он куда лучше, чем эти постылые _лица.
Если в чужой стороне мне бывать _одиноким,
Если неясны мне будут наречия _знаки,
И непонятно звучать будет голос _осоки,
Я несомненно куплю для беседы _собаку.
Роксана Найденова
ОДИНОЧЕСТВО ПОЭТА
Поэзия — удел для одиноких.
Поэт, как перст, среди людской _толпы.
Его лицо мелькает среди многих.
Толпа гудит, его слова тихи.
Но канут в Лету старые эпохи,
Триумфы их покроются песком.
До нас дойдут лишь золотые _крохи,
Омытые печалью и дождём.
И всё, чему когда-то было тесно,
Вновь зазвучит из прожитого _тьмы.
Поэт займёт своё по праву место,
Слова свои слагая в тиражи.
Расскажет он с учебника страницы,
Как презирал его дворянский свет
И всё не мог от взора его скрыться,
А он пороки их расписывал в ответ.
Но так и должно быть на самом _деле.
Поэт-счастливец, если одинок.
Он, словно солнца диск на ясном _небе,
И вся поэзия его как небосвод.
Но если рядом новое светило
Засветит вдруг, его бросая в тень,
То, как борьба Софокла _с Еврипидом,
Оно даст только череду потерь.
Уж лучше жить с собакой, _чем с поэтом
(Пёс от хорея ямб не отличит),
И наслаждаться лишь единым _светом,
Чем только звёздочкой в созвездье _прочих быть.
Наталья Штыркова
СТАРЫЙ ПЁС
I
— Отец, наверное, тебе неплохо было бы купить собаку.
— Да, Владимир Емельянович, а то вы постоянно один, а собака — друг человека, — подхватила Ирина.
— Ну, собаку, так собаку, пусть хотя бы она избавит меня от одиночества... — не глядя ни на своего сына, ни на невестку, рассеянно отвечал Владимир Емельянович. Он наблюдал за тем, как я протирала пыль с глиняной вазы, расписанной вручную его покойной женой. Владимир Емельянович мне доверял, но беспокойство за самую драгоценную для него вещь брало верх.
— Вот и отлично! — облегчённо выдохнул Виталий. — Отец, тогда мы с Ириной пойдём, у нас ещё много дел.
— Да, да, дела — дело важное, — всё так же рассеянно отвечал Владимир Емельянович.
Виталий с Ириной направились к прихожей. Разговор с отцом у них постоянно не клеился, но сегодня всё было ещё хуже.
— До свидания! — придав голосу доброжелательности, сказала я.
— До свидания, Женечка, — среагировала Ирина, — зарплату мы вам перечислим в эту пятницу, — и тут же вслед за мужем вышла в прихожую.
В это же мгновение с улицы донёсся звук резко тормозящих шин, и мои мысли далеко ушли от протирания пыли. Я не сразу заметила, как Владимир Емельянович вернулся в зал. Он своим медленным домашним шагом направлялся к его любимому креслу, состарившемуся от добросовестной службы. Рядом с креслом стоял журнальный столик, цвет которого со временем стал неравномерным. На столике лежала газета с открытым сканвордом и красный том Маяковского. Владимир Емельянович очень любил читать его вслух, чётко, с выражением, часто цитировал отрывки из стихотворений при разговоре.
— Теперь мне купят собаку, — посмеиваясь, сказал Владимир Емельянович. — Женечка, как ты на это смотришь?
— Ну, думаю, теперь вам будет не так одиноко.
— Опять ты со своей деликатностью. Мне не было бы одиноко, если бы сын уделял мне больше времени, а не пытался бы откупиться для утешения собственной совести. Да хватит протирать уже эти полки, на них даже пыль не успевает ложиться... Лучше поговори со мной.
— Вы же знаете, что я не могу. Мне ваш сын платит за уборку. Давайте я лучше буду убираться и разговаривать одновременно.
Владимир Емельянович улыбнулся. Он знал, что я отвечу именно так. Когда Виталий нанял меня домработницей в квартиру отца, он поначалу относился ко мне с недоверием: ему не нравилась очередная гениальная идея сына. Но со временем мы незаметно подружились.
— Интересно, а сможешь ли ты одновременно вытирать пыль и пить чай?
— Думаете, стоит попробовать? — ответила я шутливо в тон Владимиру Емельяновичу. — Давайте, я поставлю чайник, и мы проверим.
Когда я убрала со стола и помыла чайные чашки, комната наполнилась глухим вечерним светом; и мне нужно было идти домой. Выйдя на улицу, я увидела, что это не только в квартире Владимира Емельяновича день выдался напряжённым... На пешеходном переходе рядом с подъездом дома был нарисован мелом силуэт человека, а на лавочках причитали жительницы дома: «Ну как же так, посреди бела дня!», «Права у этих алкашей поотбирать надо!», «А как пёс, бедняга, скулил... У меня аж сердце разрывалось!».
II
Я нажала на кнопку звонка, рядом с привычным мне номером квартиры 27. За дверью раздался лай, а через минуту тихое шарканье. Поворот ключа. Я улыбнулась, ожидая увидеть радостного Владимира Емельяновича, но нет.
— Ну как, мы похожи? — Владимир Емельянович указал взглядом на боксёра, весело караулившего ноги хозяина, и скорчил жуткую гримасу. — По-моему, да. Смотри, какие у нас обоих дряхлые щёки, только этот балбес скачет неимоверно, а я, увы, так уже не могу. Ну, чего улыбаешься, заходи.
Владимир Емельянович аккуратно оттеснил от себя ногой пса и направился в зал.
Сегодня всё было как обычно. Протирание пыли, Маяковский вслух, только вот боксёр уж слишком резвился, гоняясь за собственным хвостом.
— А вы ему уже дали имя?
— Нет, пока что, тебя ждал, хотел посоветоваться. Может быть, Хвост, а, морда? — Владимир Емельянович потрепал по голове носившегося вокруг кресла кресла пса.
— Можно и Хвост, а можно и что-то связанное с его непосед...
Раздался звон. Боксёр, врезавшись в трюмо, опрокинул с него глиняную вазу, расписанную незабудками. Незабудки рассыпались по полу. Владимир Емельянович медленно поднялся с кресла и подошёл к телефону. Крутя телефонный диск, он сказал:
— Женечка, пожалуйста, собери осколки в обувную коробку. Коробку посмотри на антресоли.
Я вышла в прихожую за коробкой, но всё же слышала холодный, жёсткий голос Владимира Емельяновича: «Да, Виталий, здравствуй... Чтобы через час этого пса в моём доме не было... Потому что я так сказал... Не знаю, делай что хочешь, впрочем, как и всегда... Чужая собака от чужого человека... Забирай!». Раздался глухой щелчок.
Когда я вернулась в комнату, боксёр прятался под журнальным столиком, а Владимир Емельянович стоял у телефона, глядя на пол, словно там не было ни осколков, ни самого пола. Словно ничего не было. Я начала собирать разноцветные кусочки в коробку; немного погодя, ко мне присоединился Владимир Емельянович.
— Если зайдёт Виталий, не выходи из комнаты, протирай пыль, как обычно... Не подумай, я не прячусь, просто...
— Я поняла. Хотите, поставлю чайник?
— Я зелёный буду.
Через некоторое время в дверь позвонили. Владимир Емельянович прицепил к ошейнику пса поводок, вышел в прихожую, а после сразу вернулся.
— Женя, слушай, у меня же к чаю ничего нету, давай до магазина за сладеньким сходим. Прогуляемся заодно.
— Знаете, можно будет суперклей купить, а потом...
— Посмотрим, — чуть заметно улыбнулся Владимир Емельянович.
Из магазина мы возвращались довольные покупкой. Конечно, овсяные печенья и клей для стекла — сочетание странное, но тогда больше ничего и не надо было. Проходя по зебре, изрисованной мелом, Владимир Емельянович спросил:
— Женя, ты не знаешь, что тут произошло?
— Кого-то машина сбила... — и после я почему-то решила добавить, — Говорят, у хозяина собака совсем одна осталась.
— Да... — Владимир Емельянович развернулся, чтобы ещё раз взглянуть на меловое очертание.
Но не один он смотрел на злополучный рисунок. На противоположной стороне дороги сидел исхудавший золотистый ретривер. Я ещё ни разу не видела настолько похожих взглядов.
Полина Шипицына
СТО ТЫСЯЧ РАЗ
Сто тысяч раз тебя я забывала,
Мотала плёнку, чтоб развеять сны.
Сто тысяч раз просматривала. Знала,
Что нет причины, чтобы разлюбить.
Я думала, мы станем веком _светлым,
Войдём в историю с победным _маршем. Шить
Пришлось заплатки и манишки _детям,
Откладывая деньги, ночью пить.
Писать стихи и петь любви _баллады
Мечтою юной было до сих пор.
Не ровен час, и музыка _расплаты
Вскричала жарко, выразив укор.
Сто тысяч раз тебя я забывала,
Об скалы била вдребезги мечты!
Ты возвращался в самое начало:
“Неплохо нам собаку бы купить”.
Диана Юхта
Город взлетел и падает, падает, _падает,
Будто бы пальцы, державшие _горло, теперь плечо
Поглаживают тихонько, почти _досадуя
На прежнюю дерзость, _но не винясь ни в чём.
Кругло, покорно, распахиваясь, _вмещая,
Коренастые лавочки стискивая _в снегу.
Город впускает всю эту летящую _стаю
И переполнен «по самое не могу».
Какая-то псина, забыв о хозяине _вовсе,
Запутавшись в белом, ликует _во всю свою прыть;
И я радуюсь тоже, и мир _на сегодня сносен,
И вообще хорошо... хорошо бы _собаку купить.
Елизавета Кашина
Интересно. Человек покупает собаку. Как будто заменить лампочку: старая пергерегорела, теперь нужна новая, иначе будет совсем темно.
Человек. Человек не смущается, не ёжится, не жмётся в угол. Не закатывает глаза, не забивается под стол, обхватив руками голову, услышав «хорошо бы собаку купить». Покупается и продаётся подобно автомобилю, матрацу или черпаку, конверту с маркой или лампочке накаливания. А стучит в ней цоколь. Стучит в свежей лампочке? Стучит, как стучит внутри пса сердце? Не в стороже, не в шерстяной игрушке, не в узнике будки, а в живом, живом существе.
Дворняг оставляют на улицах. Двор-няга. Нагая. Совсем нагая В пустом нагом дворе. Оставляют в промёрзлых дачных сараях, уезжая на тёплую квартиру. Оставляют. Оставляют, потому что больше не нужны. Н-е Н-у-ж-н-ы. Никому. Теперь никому. Она грязная, вонючая, растрёпанная псина, пускай остаётся зимовать здесь. Небось не сдохнет, прокормится. На то она и зверь. А ты? На что ты такой зверь?
Покупаешь породистую, с шелковистой шёрсткой, с родословной в четыре колена, за баснословную цифру рублей, больше похожую на номер телефона.
Покупаешь, потому что хочешь смотреть на СВОЮ собаку, одетую в разноцветные тряпки и мигающий ошейник. А там, там ждут тебя две сотни. Голодных, замёрзших, выброшенных теми, кому «всегда не всё равно».
Январь. Минус 35. Открываешь с трудом ворота. Замок примёрз к железякам. Входишь. И слышишь. Слышишь всплеск. Он парализует от самого начала до самых концов. И каждая лает громче сирены скорой помощи. Громче, потому что помощь ей нужна скорее и громче. Громкая и очень скорая помощь. Каждая хочет стать той, чей вольер откроют и оставят пустым. Пусть не надолго, пусть на завтра заточат в него нового постояльца. Но пусть хоть на пару часов он сделается пустым. Дворняги. Им не место на «птичке». Нет паспорта, нет воспитания, нет медалей. Есть только четыре лапы, два глаза и хвост. И сердце. Но это не тот набор. Не тот.