«Мальчик у Христа на елке ХХI века»
За окном 21 век. Век высоких технологий. Век возможностей. Нам кажется, что мы далеко продвинулись по сравнению с прошлым. Было сделано много открытий, создано множество изобретений, однако с некоторыми проблемами прошлого человечество не справилось до сих пор, много вопросов остались открытыми.
Ответ на многие из таких вопросов мы найдем в произведениях Ф.М.Достоевского. Точнее, не ответ, а множество ответов, над которыми размышляют герои, размышляет автор и побуждает читателя размышлять – искать аргументы, сопоставлять разные мнения, соглашаться и спорить.
Святочный рассказ «Мальчик у Христа на ёлке» - совсем небольшое произведение Достоевского, которое производит и на современного читателя огромное впечатление. Главный герой – безымянный мальчик-сиротка, который в финале рассказа умирает. Где-то в глубине текста «проглядывает» андерсеновский сюжет «Девочки со спичками», образы «Рождественской песни в прозе» Диккенса… И на этом фоне история мальчика потрясает и сжимает сердце. Мы читаем и ждем: когда же произойдет рождественское чудо?
Казалось бы, начало рассказа подводит читателя к проблемам, которые существуют и по сей день – проблеме беспризорности детей и проблеме бедности. В первой части рассказа именно эти проблемы оказываются на первом плане. Но это рассказ не о бедности: социальное, нравственное и философское оказываются у Достоевского в сложном единстве. Это рассказ еще и о равнодушии людей, о «детском», чистом начале в душе человека, о мире земном и небесном, о временном и вечном.
ХХI век – век высоких скоростей и невообразимого во времена Достоевского темпа жизни. Пока взрослые заняты – работают ли они в поле или же сидят в офисе – дети зачастую предоставлены сами себе. Но самое страшное происходит, если родителей по той или иной причине просто нет. В этом случае ребёнок сталкивается лицом к лицу с реальным миром, со всей его жестокостью и несправедливостью. Его некому защитить, никто не научит его, как жить и как выживать. Никому нет никакого дела до ничейного ребёнка, до чужого ребёнка. И такой ребенок, скорее всего, погибнет, ведь он один в огромном мире, один-одинёшенек. На что ему опереться?
Очень хочется верить, что ему могут помочь. И что мальчик из рассказа Достоевского останется жив. Кто? Те, кто его понимает, кто видел мир его же глазами, кто чувствовал всё то, что чувствует сейчас этот ребёнок. Ему могут помочь только такие же «дети», как он, брошенные когда-то, и не важно, сколько лет этому человеку и в каком веке он живет – в глубине души каждого живёт ребёнок, который помнит всё то, что с ним происходило. Разница лишь в том, озлоблен ли, обижен ли этот ребёнок на этот мир и на его несправедливость или он хочет помогать другим - таким же детям.
Размышляя об этом, я решила переписать концовку святочного рассказа Фёдора Михайловича Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке», перенеся время действия в наш век.
- Мальчик... мальчик! - пробивался настойчивый голос поверх тихого, и кто-то тряс детские плечики. Открывать глазки не хотелось, подрагивающие реснички словно примёрзли друг другу. Казалось, если он сейчас откроет их, то всё это тепло и спокойствие, эта прелестная ëлка и прелестные дети, кружащие вокруг неё, исчезнут. А на их место придут холод, пробирающий до костей, голод, забиравший последние крупицы жизни из хрупкого тельца, и страх, разъедающий рассудок. Побелевшая совсем, как снег, детская ручка слабо поднимается и рассекает воздух, пытаясь отогнать голос. Но натыкается на что-то мягкое. Мягкое и пугающе неледяное. В то же мгновенье запястье обхватывает безумно горячее нечто. Он хочет отдернуть тонкую ручку, но сил не хватает даже на это.
- Мальчик...!
Жар обжигает щеки. Чужой жар. И он, и голос совсем рядом, и тряска заставляют разлепить веки немного, лишь чтобы взглянуть на свет. Вдали горят огни, слышится заглушëнный шум, а совсем близко обжигает тепло.
- Мальчик!
Медленно повернув головку на звук, он видит очертание чужой головы. От лица, не видного слабому взору, веет теплом. Чужие руки лежат на его щеках, пытаясь отогреть. Совсем рядом слышится громкий стук чужого сердца и тихие, невероятно слабые удары собственного. Шуршание и на плечи ложится что-то тяжёлое, но очень тёплое. Оно обволакивает, укутывает шерстяным одеялом.
- Мальчик..де ма...оя...?
Глаза вновь слипаются. Тихий мамин голос зовет. Зовёт на ёлку. Христову ёлку. Но совсем незнакомые голоса, громкий и испуганный, не пускают.
******
Девушка наклоняется ближе. Колени начинают намокать от тающего снега. Но сейчас не до этого. Скинутое пальто, кажется, ничуть не помогает согреть детское тельце. Руки мелко дрожат, а в голове всё смешивается от паники. Что делать? Звать на помощь? Никому нет никакого дела до ничейного ребёнка, что замерзает в подворотне. Звонить в скорую? Им тоже нет до него дела, да и ехать будут слишком долго.
Остаётся только действовать самой... Но как? Она понятия не имеет, как помочь коченеющему ребёнку.
Среди бешеных мыслей всплывает одна. Она светится ярко, как вывески на улицах в рождественские дни. Горячие руки притягивают ледяное тело к закрытой свитером груди. Прижимают и обнимают.
Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста...
На заснеженные детские волосы капают раскалённые соленые капли, а в груди зарождается крик отчаяния.
- Живи... прошу, только живи... - доносится до мальчика, и тихий мамин голос вторит. Он вздрагивает и открывает глаза. Тепло. Спасительное тепло. Оно обжигает... нет, оно начинает сжигать отовсюду, но оно дарит жизнь. Пальчики сжимает, хватаясь за грубую ткань. А по щекам катятся слëзы. Слëзы живые. Всë тело болит, невозможно болит, по пальцам словно молотили, а ног он и вовсе не чувствует. Но он живой. Оживший. Восставший. Спасëнный. Как Христос. А ангел его обнимает и прижимает к себе:
- Живи...