Елена Полтавская - Статья из Альманаха "Бунинские Озерки" 2015

Елена Полтавская   Поэт, писатель, член Союза писателей России. Исследователь творчества Б.Зайцева. Автор и орга­низатор нескольких литературных проектов, среди них: Литературные вояжи, «Литературная гостиная на Патриарших», Эко-просветитель­ский фестиваль «Бунинские Озёрки»   «Устами француза» – книга, готовящаяся к публикации, где глав­ное действующее лицо Ренэ Герра – французский славист, коллекционер, свидетель эпохи

«УСТАМИ ФРАНЦУЗА»

Отрывки из неопубликованной книги

 

  Как-то я оказалась в Ницце. Я и моя знакомая издательница ре­шили сделать себе эстетический уикенд. В Ницце я была впервые. А вот моя знакомая бывала и рань­ше. Кроме того, у неё в Ницце было дело: она собиралась передать книги французскому слависту, профессору и просто замечательному человеку Ренэ Герра. Или в благодарность за то, что мы привезли книги, или – по-другому Ренэ Юлианович просто не может – мы сразу же с самолёта стали его экскурсантами.

  Замечательный француз уса­дил нас в машину и повёз по Ла­зурному берегу. За один вечер из его рассказов мы узнали много но­вого о царской семье, о бухте бра­тьев Орловых, о бульваре Алек­сандры Фёдоровны, об эмигрантах начала 20-го века, о русских домах и русских храмах. Его рассказы вдохновляли, умиляли, заставля­ли задуматься о вечном, обескура­живали. Мы смеялись, говорили о русской культуре, пили хорошее вино на местных виноградниках, куда мы попали уже по приглаше­нию брата нашего замечательного «гида». Ренэ Юлианович, смеялся, говоря, что он больше по духовной части, а вот его брат…

  Было начало декабря. В Мо­скве серость, пробки и какая-то бес­конечная агрессия. Наверное, из-за нехватки солнца. А здесь, в Ницце, светило солнце, созревали мандари­ны, настаивалось вино. И почему-то захотелось из тех рассказов сделать что-то большее. Это что-то сначала наметилось, а уже в Москве стало со­зревать. И я позвонила из Москвы Ренэ Юлиановичу. «А не написать ли нам книгу?» – такой вопрос я задала французскому слависту. «Почему бы нет?» – как-то легко и непринуждён­но ответил он. И я полетела снова на берег радости, счастья, ласкового солнца, лазурного моря и вина…

  «У нашей семьи были в Ницце виллы. Но мы жили в Каннах. Там моя мама работала директором гимназии. Служебная пятикомнатная кварти­ра...» – так начнётся один из расска­зов Ренэ Юлиановича. Впереди будет ещё несколько встреч с французским славистом и много-много расска­зов. За рассказами я буду прилетать в Ниццу, останавливаться в отеле в центре города и, прогуливаясь по улочкам, любоваться особой архи­тектурой средиземноморского курор­та… и ждать, когда же замечательный профессор назначит время. И полу­чив добро, на площади Массена буду усаживаться в трамвай, доезжать до седьмой остановки по имени Ле Рэй. Навьюченная книгами, компьюте­ром, фотоаппаратом и диктофоном, буду теряться в цветущих переулках с виллами 19-го века.

  «Однажды к маме на рабо­ту пришла пожилая дама. Она оказалась русской. У французов не принято, чтобы вот так просто взять и прийти. Дама попросила дать несколько уроков по матема­тике своей внучке. Моя мама уже давно не преподавала, но решила помочь этой русской бабушке. Ни­кто и не ждал никакого денежного вознаграждения. Но дама сказала, что люди они гордые, и предложила взамен давать уроки русского языка. Какие уроки? Она очень плохо гово­рила по-французски. Да к тому же, кому были нужны уроки русского языка в 57 году? 4 года после смерти Сталина. Для моей матери СССР – это коммунизм. Отец преподавал немецкий язык в лицее. В 11 лет я уже изучал английский, немецкий и латынь. Зачем мне ещё русский? Но моя мама не могла отказать этой бедной женщине. Она согласилась, сказав, что у неё двое сыновей. Мо­ему брату тогда было 15 лет. Ему ни­какой русский не был нужен. А я со­гласился.

Эта русская семья жила непо­далёку. Я оказался у них. Женщину звали Валентина Павловна Рассу­довская. Она стала моей первой учи­тельницей русского языка.

  Дом Валентины Павловны был «проходным» двором. Русские люди приходили, уходили. Я на них смотрел и слушал. Благодаря этому я погружался в русскую стихию. Уро­ки длились два-три часа. Я увлёкся, и через несколько месяцев уже чи­тал и писал по-русски. И даже выу­чил наизусть стихотворение Пушки­на «У лукоморья дуб зелёный».

  О прекрасном владении Ренэ Герра русским языком стоит сказать особо. Беседуя с ним, забываешь, что он француз. Использование в беседе пословиц и поговорок не удивляло бы, если бы он был русским. «У ма­тросов нет вопросов» или «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского»… И вроде ничего особенного. Мы все так говорим. Но когда вспоминаешь, что рядом с тобой чистокровный француз, то, конечно, откровенно удивляешься.

  «Когда я бываю в России, я считаю себя более русским, чем многие из бывших советских. Пер­вый раз я попал в Советский Союз в 1966 году, когда мне было 20 лет. Я тогда был студентом третьего курса филфака Сорбонны. А годом раньше уже успел получить диплом с отли­чием в Государственном институте восточных языков и цивилизаций.

  Кстати, мой родной дедуш­ка ставил крест на куполе Русского православного собора. Построить собор – это было желание импера­трицы Марии Фёдоровны. Не про­сто так. На этой земле на смертном одре лежал Цесаревич Николай, сын Александра II.

  А другой дедушка, отец моей мамы, был героем Первой мировой войны. Ему повезло, что он был ра­нен в Бельгии на фронте в 15-м году. Осколок снаряда попал в лицо. Ког­да он получил это ранение, он вер­нулся домой. А война продолжалась. Бои были страшные. Он бы погиб. Я помню, как вечером дедушка такой глаз. Мне было тогда 12 лет. Ну вот, когда он пришёл домой после ранения, надо же было как-то жить. Стал искать работу и нашёл. У вдовы Александра II, княгини Долгорукой. Она жила здесь, в Ницце, в золотой ссылке, 42 года.

  Когда я собирался в Советский Союз, Борис Константинович Зайцев попросил взять с собой в Москву его последнюю книгу «Река врёмен», только что изданную в Нью-Йорке. Просил передать Корнею Ивановичу Чуковскому. Я не мог отказать по­следнему классику, хотя знал, что рискую многим. Конечно, Корней Иванович обрадовался.

  Почти 40 лет спустя мне по­казали эту книгу в доме-музее Чу­ковского в Переделкине. Она была обёрнута ещё моей бумагой. Я даже её сфотографировал на память.

  В Советском Союзе существова­ло такое мнение, что писатели, эми­грировавшие из России, утратили свой талант. Кто утратил свой талант? Для русской эмиграции первой вол­ны двадцатые и тридцатые годы – это была эпоха блистательного русского Монпарнаса и его «парижской ноты». Культурная жизнь эмиграции в эти годы была исключительно насыщен­ной творчески, она буквально кипела. Литературные салоны, вечера, встре­чи, благотворительные балы, лекции, дискуссии, выставки… Истинный расцвет, который большевистская пропаганда называла загниванием и удушьем.

  Возьмите произведение «Чи­стый понедельник» Бунина. А «Жи­тие Сергия Радонежского» Зайцева!

  Бунин и Зайцев первое время хотели бороться с Советской властью. Хотели открыть глаза французам, что есть опасность для всего Запада. Это коммунизм и безбожество. Извините, Зайцев написал такое против больше­виков. Почитайте его повесть «Анна». О продразвёрстках, о зверствах. Почи­тайте «Странное путешествие». А «То­варищ Дозорный» Бунина. Даже у Ре­мизова есть «Взвихренная Русь», где он описал правду о событиях в России. А какие у Бунина «Окаянные дни»! Потом они решили, что это ниже их достоинства. Переубедить фран­цузов они не смогут. И они вернулись к великой классической литературе».

  Здесь я позволю себе вый­ти из тени. Да простит меня чита­тель. Просто переполняют чувства. В один из прекрасных летних дней мы с Ренэ Юлиановичем отправля­емся в «святая святых», в городок, который когда-то облюбовал писа­тель Иван Алексеевич Бунин. Мы направляемся на виллу Бельведер, что в городке Грасс. Примерно в со­рока километрах от Ниццы.

  До Грасса мы добираемся лег­ко. По дороге Ренэ Юлианович рас­сказывает истории об улицах, домах, людях, которые неожиданно всплы­вают в его памяти. А вот в Грассе мы начинаем плутать.

  «Дом Бунина найти не про­сто, – объясняет Ренэ Юлианович. – Грасс – это мировая столица духов.

Здесь парфюм… Парфюм и всё. Это уже 100-200 лет. Видите, реклама? Одна марка, другая. Фрагонар, Моли­нар…. В Грассе проживают 50 тысяч жителей. Если про недвижимость, то лучше, конечно, покупать в Ницце или в Каннах. Но в Каннах дороже. Монако не обсуждается. Это милли­он евро – первая цена. Вот, смотрите, какие дома. Сразу видно, что город богатый. Зачем сюда приехал Бунин, я не знаю. Это старый город. Здесь дивные места. Церковь 15 века. Смо­трите, там крепость 16 века. Росписи старинные. Здесь я всегда плутаю. Я еду через город, чтобы Вам пока­зать. У меня ориентир – это сад По­лины. А под садом дом Бунина».

  Спрашиваем у прохожих, где находится сад принцессы Полины (сестра Наполеона). Имя Бунина здесь мало кому о чём-то скажет. И вот, наконец, мы забираемся на машине на ровную площадку с подстриженными кустами. Это сад принцессы Полины. Прямо в центре – бюст Бунину. Удивитель­но, но лицо писателя на наших па­мятниках совсем другое. Видимо, русские скульпторы всегда хотели подчеркнуть утончённость и ари­стократизм писателя. Кому, как не нам, понимать, к какому старин­ному дворянскому роду принадле­жал Бунин. Хотя, может быть, нам всегда хотелось видеть писателя та­ким, каким он уезжал из России.

  По узкой дорожке мимо за­боров мы спускаемся к вилле. Наглухо закрытая калитка. Как ник, здесь никто не живёт.

  «Но я знаю, как туда по­пасть, – говорит господин Герра. – Не боитесь?»
  «Там что, собаки?» – спрашиваю я.

  «Нет, – смеётся он. – Просто частная территория».

  Я ответила, что не боюсь. Всё равно не знаю французского. Да и думаю, чего бояться, если со мной такой проводник.

  Мы обходим виллу. Она огоро­жена забором. Идём мимо скамейки, сделанной из камня. Ренэ Юлиано­вич обращает моё внимание на то, что Бунин любил здесь сидеть. «У меня есть фотографии», – говорит он.

  Мы доходим до места, где густые заросли веток скрывают отсутствие забора. Но тут опасно. Обрыв. Если что, падать метра четыре. Но Ренэ Юлианович подбадривает: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского»… Сквозь заросли он проходит первым. Успешно. Берёт мою сумку, компью­тер, фотоаппарат. Теперь моя оче­редь. Страшновато. Я придерживаю одной рукой платье, другой цепля­юсь намертво за столбик от забора. Делаю длинный шаг в воздухе, ищу опору. Пригибаюсь и почти на колен­ках вползаю, о счастье, на террито­рию виллы. Ренэ Юлианович, всё ещё неся мои сумки, бойко идёт впереди. Оглядываю территорию. На полянке высохшая трава. В центре пальма.

  «Я мог бы купить этот дом, – слышу я Ренэ Юлиановича. – Мне предлагали. Я даже очень сильно

задумался. Но что бы я здесь делал? Музей? Но кто сюда поедет? Здесь же нет дороги. И оставил я эту затею. А дом рушится. Видите?»

  «Возьмите, – Ренэ Юлианович протягивает мне апельсин. – На па­мять. С местного дерева».

  Беру в руки плод. Суховат. Как и полянка перед домом.

  «Видите, всё ломается. Види­те дом? Второй этаж. Этого не было в прошлый раз. Смотрите, трещи­ны. А теперь, посмотрите: какой вид. А если ещё со второго этажа? Здесь Бунин писал «Окаянные дни» – са­мую жёсткую свою книгу. «Жизнь Арсеньева», «Митина любовь», «Чи­стый понедельник» – всё это здесь написано. А хозяину нынешнему, ему ничего не надо. Ему под 90 лет. Тог­да, когда он купил этот дом, ему было 70. А что начать в 70 лет? Он ничего не смог начать. Уже нет сил. Энергия нужна. Он поставил там памятник. Французский скульптор сделал с фо­тографии Бунина. Город пошёл на­встречу. Это целая процедура. Надо обращаться туда, туда… Он сначала хотел здесь музей сделать. Но ка­кой здесь музей? Я бы сделал му­зей. Но что бы делал с ним? Доходы никакие. А оборудовать надо. Что оборудовать? Содержать надо!

  Грасс – это божественное ме­сто. Когда русские с туберкулёзом приезжали в Ниццу, они умирали. Людям с таким диагнозом климат Ниццы противопоказан. Они уми­рали как мухи. Все кладбища пере­полнены русскими, которые здесь он почти 500 метров над уровнем моря. Это идеально.

  Вот дом. Название виллы Бель­ведер. В годы войны здесь был ого­род. Там, на верхних террасах. Смо­трите – опавшие листья. Есть такая символика у Бунина.

  Бунин ещё до Нобелевской пре­мии пригласил сюда сначала Ивана Шмелёва. Он приехал не на два дня, а на несколько месяцев – приехал и написал «Солнце мёртвых». Как писать об ужасах, которые произош­ли с твоей родиной, и сидеть здесь, в Грассе? Это надо быть большим ху­дожником. Такая красота. Тогда было ещё красивее. Не было тех построек, что внизу. Солнце круглый год. А ты пишешь о каких-то ужасах в Крыму. Благодаря Шмелёву, который напи­сал «Солнце мёртвых», Бунин пишет «Окаянные дни». «Солнце мёртвых» прогремело на весь мир. А Бунин что, хуже? И он пишет. Потом Иван Алек­сеевич приглашает Бориса Зайцева, человека, у которого в 1906 году по­знакомился со своей будущей женой. Зайцев в Грассе написал много чего. Опять же об ужасах продразвёрстки, о начале коллективизации.

  Вот, посмотрите сюда. Здесь стоял стол. Здесь сидел Он… А тут сидели его гости. И отсюда откры­вался вот такой вид. Посмотрите: море, а там во-он остров, дальше гора. Видите? Здесь было написано самое, самое... Понимаете?»

  Понимаю, ещё как понимаю. Могла ли я об этом подумать? Имя Ивана Бунина стремительно влетело в нашу литературу в постсоветском пространстве, и его произведения были добавлены в списки для до­полнительного чтения по литерату­ре в старших классах. Учащиеся уже тогда не хотели читать обязательную литературу, а уж дополнительную… Но впереди ждали экзамены. И при­ходилось на уроках пересказывать произведения. Но как рассказать ученикам «Тёмные аллеи»? Чита­ешь – и запахи, и шелест листвы, и трепет сердец… И проживаешь, и переживаешь. А потом рассказы­ваешь. И ученики тебе верят. Каждо­му твоему слову. Потому что они его чувствуют.

  Но разве могла я тогда поду­мать, что моя судьба может пере­сечься с судьбой гения? Правда, с опозданием на 60 лет. В этом ме­сте, где было написано самое-самое.

  Тихо. Я смотрю вдаль. Чистое небо, ослепительное солнце и море, отражающее его лучи. Вся эта карти­на наливается единым светом, ухо­дит вдаль, растворяясь в бесконечно­сти. Хочется молчать. И мы молчим. Думаем. Каждый о своём. А потом тихо идём к зарослям, чтобы через тот же лаз покинуть эту виллу.