|
Лариса Юрченко Кандидат филологических наук, доцент, Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина |
ОБРАЗ ЕЛЬЦА В РОМАНЕ И. БУНИНА «ЖИЗНЬ АРСЕНЬЕВА»
Структура художественного образа одновременно и консервативна, и изменчива. Любой художественный образ включает в себя как реальные впечатления автора, так и вымысел. Образ бунинского Ельца – это совокупность многообразных и обильных чувственных впечатлений: звуков, запахов, оттенков цвета, любовных и религиозных переживаний.
Бунинский Елец– это мир неразложимых контрастов, оксюморонных микрообразов, где страдание сродни счастью. Автор активно использует прием «остранения» (В. Шкловский), когда знакомые вещи предстают в необычном свете, т.е. разрушается автоматизм восприятия. Таким образом привлекается внимание читателя. Общеизвестен факт, что Бунин, как никто другой, умел показать ошеломляющую странность обычного.
Образ Ельца он пронес через всю творческую жизнь. Этот образ постоянно волновал его и не отпускал от себя и в стихотворных, и в прозаических произведениях. Интереснейшая работа Т.В. Красновой, основанная на скрупулёзном анализе топонимов в художественной прозе Бунина, является тому подтверждением. Однако само название «Елец» практически невозможно обнаружить на страницах бунинских произведений. Воспроизводя город, сохраняя названия елецких улиц, до удивления топографически точно описывая елецкие реалии, елецкий ландшафт, Бунин не именует его. Т.В. Краснова высказывает мнение, что писатель намеренно избегает дорогих ему имён, не употребляя их всуе.
«Из этих событий на первом месте стоит моё первое в жизни путешествие, самое далёкое и самое необыкновенное из всех моих последующих путешествий. Отец с матерью отправились в ту заповедную страну, которая называется городом, и взяли меня с собой»
Одним из ведущих, принципиально важных для всего творчества Бунина мотивов, является мотив древности. Возможно, именно Елец с его заповедными древнерусскими легендами, которыми в нём овеян каждый камень, с величественными храмами, связанными с русской историей, и стал причиной, точкой отсчёта этой бунинской темы, одним из лейтмотивов его творчества. «Сам город тоже гордился своей древностью и имел на то полное право: он и впрямь был одним из самых древних русских городов, лежал среди великих чернозёмных полей Подстепья на той роковой черте, за которой некогда простирались “земли дикие, незнаемые”, а во времена княжеств Суздальского и Рязанского принадлежал к тем важнейшим оплотам Руси, что, по слову летописцев, первые вдыхали бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших над нею…»
В «Жизни Арсеньева» образ Ельца – это именно образ, открывающийся в субъективном восприятии, в глубоко личном, интимном переживании, это город-храм под открытым небом, имеющий особое значение в процессе становления Бунина как художника слова. Он дан в таком контексте, что становится ясной его универсальность, неповторимость. Поэзия таинства бытия в его космическом величии раскрывается через образ города, поэтика имён которого звучит музыкой далёкой русской древности: «Дальше, за притоком, – Чёрная Слобода, Аргамача, скалистые обрывы, на которых она стоит, и тысячи лет текущая под ними на далёкий юг, к низовьям Дона, река, в которой погиб когда-то молодой татарский князь: о нём тоже очень хочется что-нибудь выдумать и рассказать в стихах»
Художественный мир отрывков, посвящённых городу, – это особый пространственно-временной континуум, характеризующийся особой атмосферой, где каждая художественная деталь несёт на себе целый пласт культурологических, исторических, мифологических ассоциаций. Это страницы, рассказывающие о жизни души, о её формировании. Повествовательная манера неоднородна: поток сознания и внутренняя речь смешивают картины сиюминутной реальности с образами прошлого, отдельные пассажи носят чисто публицистический характер. Точно излагаемые факты соседствуют с выразительной, взволнованной, насыщенной образами речью, подчас переходя в эмоционально окрашенное высказывание: «– Гуси летят, – с удовольствием говорит Ростовцев, входя в дом в тёплой чуйке и тёплом картузе и внося с собой зимний воздух. – Сейчас целый косяк видел… Купил у мужика два воза капусты…. И на душе у меня делается хорошо и так грустно, грустно. Я оставляю Вальтер Скотта, которого взял читать из гимназической библиотеки, и задумываюсь, – мне хочется понять и выразить что-то происходящее во мне. Я мысленно вижу, осматриваю город. Там, при въезде в него, – древний мужской монастырь…»
Ведущий мотив в создании образа города – мотив времени, характеризующийся обратимостью, нелинейностью и многогранностью. Исторические устремления имеют глубокую временную перспективу, соотносящуюся с беспредельностью прошлого и будущего. Точка отсчета на временной оси художественного образа города постоянно перемещается из прошлого в настоящее. Эти переключения времени связаны обычно с темой истории Ельца, а если шире, то истории России. Таким образом, они служат средством создания лейтмотивов романа, сливая текст в тесно спаянное целое.
Бунин сплетает в цепочке ассоциаций сегодняшнее и давно минувшее, скоротечное и непреходящее, обиходное и легендарно мифологическое. Так писатель подчеркивает неразрывную связь этих измерений в бытии универсума, выражает таинственное родство душ ушедших и современных поколений: «На громадных запертых воротах монастыря, на их створах, во весь рост были написаны два высоких, могильноизможденных святителя в епитрахилях, с зеленоватыми печальными ликами, с длинными, до земли развернутыми хартиями в руках: сколько лет стоят они так – и сколько веков уже нет их на свете? Всё пройдет, всё проходит, будет время, когда не будет в мире и нас…»
По Бунину, настоящее обретает ценность благодаря своим связям с прошлым, чтобы ощутить современность, почувствовать прелесть бытия, ему нужно окунуться в прошлое, прогуляться сквозь призму веков истории. Писатель романтизирует былое, в его мироощущении движение идёт не от хаоса к космосу, а наоборот,– от космоса к хаосу, поэтому Бунину именно прошлое Ельца видится его «золотым веком».
Доминирующими деталями елецкого пространства на страницах «Жизни Арсеньева» становятся церкви и монастыри, отсюда – особая эстетика пейзажных характеристик, несущих на себе печать сакральности и особого лиризма. Елецкие храмы, воздвигнутые во славу Божию и для увековечения ратных подвигов многострадального города, подвергавшегося многочисленным татарским нашествиям, оказали огромное воздействие на романтическую душу будущего писателя. Описания города поражают ощущением странной притягательности, какую неизменно содержат в себе места, связанные с детством, юностью. Елец не просто фон действия или среда, где развёртываются события, но и составляющая личности героя, то, что определяет его мировоззрение. Его описание даётся как с внешней, так и с внутренней позиции, пространство города не только созерцается, но и переживается: «…почемуто томлюсь мыслью о его старине, о том, что когда-то его не раз осаждали, брали приступом, жили и грабили татары: я в этом чувствую чтото прекрасное, что мне мучительно хочется понять и выразить в стихах, в поэтической выдумке…»
Описание города насыщено многочисленными деталями, подчас натуралистическими. Подробно, как на картинах старых мастеров, выписан быт мещан Ростовцевых, у которых Арсеньев живёт на квартире, «в нахлебниках». Бунин рисует его с особой любовью, где важна национально-религиозная составляющая. Он учит видеть красоту в каждодневном, обычном, реальном, иногда ужасном и безобразном. Картины быта и уклада дома Ростовцевых – это утончённое любование обыденным.
Детали реальности развиваются и обогащаются воображением автора, его интеллектом, памятью. Бунин вносит в образ множество ассоциаций. Часто первоначальным толчком становятся ощущения: осязательные, зрительные, слуховые, обонятельные, последние особенно важны и разнообразны: «А какой пахучий был этот город! Чуть не от заставы, откуда ещё смутно виден был он со всеми своими несметными церквами, блестевшими вдали в огромной низменности, уже пахло: сперва болотом с непристойным названием, потом кожевенными заводами, потом железными крышами, нагретыми солнцем, потом площадью, где в базарные дни станом стояли съезжавшиеся на торг мужики, а там уж и не разберёшь чем: всем, что только присуще старому русскому городу…»
«…навсегда запомнилась его свежесть и прохладный, очаровательный запах обрызганных им цветов, которые, как я узнал потом, назывались просто “табак”: запомнились потому, что этот запах соединился у меня с чувством влюбленности, которой я впервые в жизни был сладко болен несколько дней после того»
«…где стоит вокзал, тоже волнующий своими запахами, – жареных пирожков, самоваров, кофе, – смешанными с запахом каменноугольного дыма, то есть тех паровозов, что день и ночь расходятся от него во все стороны России…»
Бунин, рисуя реальность, неожиданно создаёт символ, кажется, не подозревая о нём, кажется, не творя его преднамеренно. Его символы поэтому непроизвольно врастают в действительность. Нигде не разрывается целостная ткань явлений. Автор, доверяясь реальности, не навязывая ей предумышленного смысла, неожиданно находит символы при создании живых подвижных картин.
«Возвращаясь после ученья домой, мы с Глебочкой нарочно шли по той улице, где была женская гимназия… Солнце садилось, все было чисто, молодо и всё розовело – снежная улица, снежные толстые крыши, стены домов, их блестящие золотой слюдой стекла и самый воздух, тоже молодой, крепкий, веселящим эфиром входивший в грудь. А навстречу шли из гимназии гимназистки в шубках и ботиках… и некоторые из них звонко и приветливо говорили на ходу: “Милости просим на бал!”»
Описание на первый взгляд представляет собой слепок с реальности, беглую фотозарисовку. Но сам отбор деталей вещей и явлений говорят не столько о мире, сколько об избранном угле зрения, о мировидении и чувствовании смотрящего. Пейзаж передаёт не столько образ Ельца, сколько душевный настрой лирического героя и автора. За видимой реальностью стоит её образ, знак, символ.
Важная черта «елецкого текста» – уподобление города человеку: «Город вставил в окна зимние рамы, топит печи, тепло оделся, запасается на зиму всем, чем полагается, с удовольствием чувствуя уже зимний уют и тот старый наследственный быт, которым он живёт столетия, – повторяемость времён года и обычаев»
«…и город, всегда с величайшей беспощадностью над ней издевавшийся, вдруг закатил ей чуть не царские похороны»
Таким образом, на страницах «Жизни Арсеньева» за городом закрепляется семантика организма, живущего своей жизнью. Бунинский Елец – не фон или декорация, и даже не элемент пейзажа, а персонаж, способный к действию, он одушевлен.
Однако природа образа города у Бунина двойственна: наряду с положительным полюсом, он включает в себя и отрицательный. Эта тема связана с одиночеством ребёнка, оказавшегося в чуждой ему мещанской среде. В городе он лишён деревенской вольницы, мелкопоместного дворянского быта, изолирован от родных. Отрицательный полюс, тёмное начало даёт о себе знать даже во время первого, самого сказочного путешествия Алексея Арсеньева в город. Его знаком становится тюрьма, увиденная мальчиком навыезде:«На самом выезде из города высился необыкновенно огромный дом, не имевший совершенно ничего общего ни с одним из доселе виденных мною домов, – в нём было великое множество окон и в каждом окне была железная решётка, он был окружён высокой каменной стеной, а большие ворота в этой стене были наглухо заперты…»
Мотив тюрьмы приобретает символическое значение. Это часть городского пространства, с которым связано трагическое, знак безысходности существования. Пространство тюрьмы противоположно счастливому бытию, но она входит в жизнь лирического героя против воли последнего, лишая его дорогого человека – старшего брата. Бросающееся в глаза постоянное сопряжение тюрьмы и монастыря – не просто психологическая деталь, но и метафора неблагополучного состояния мира, отражение экзистенциальных аспектов бытия.
Образ провинциального города – символического пространства исконно русского бытования – не лишен жизненного драматизма и в то же время это то место, с которым Бунин ощущает кровную, органическую связь. Создавая образ Ельца в «Жизни Арсеньева», он творит русский мир и творит его через десятилетия после «этой жизни» в другой стране, в эмиграции, с удивительной топографической точностью, с массой пейзажных и детальных характеристик. Недаром О.В. Сливицкая называет Бунина «субъективнейшим певцом объективного мира»