 |
Сергей Арутюнов — российский поэт, прозаик, публицист, критик. В 1999 году окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Публиковался во многих литературных изданиях. Лауреат премии им. Бориса Пастернака (2004). С 2005 года ведёт творческий семинар в Литературном институте. |
ЗАЩИТЫ В ЛИТИНСТИТУТЕ:
ПОСЛЕДНИЙ СЕМИНАР ВЫПУСКНИКОВ.
Пока свежи впечатления от защит 2017 года, хотелось бы кратко обозначить процедуру — выпускники идут к ней пять, шесть, а некоторые гораздо больше лет, нежели принято. Отчего так долго? Академический курс, скопированный у филфака МГУ, лишь аккуратные везунчики пробегают за отведённые годы. Треть, а то и половина, отсеивается ещё на подлёте, не веря в специальность: она теперь чистейший миф, не нужная никому, кроме самого человека.
Такой профессии нет.
И лишь сумасшедший в стране победившего рынка может надеяться, что профессия «литературного работника» что-то значит, может прокормить его. «Коммерческих писателей», гораздых кропать под копирку «иронические детективы», «фэнтези» и «триллеры», вуз не выпускает и выпускать не станет ни при каких условиях.
* * *
В день защит вся филология, история страны и национальных литератур, стилистика, грамматика, языки убираются на второй план.
На первом — творчество.
В Литинституте не переносят на дух само слово: «моё творчество», «в моём творчестве», и т. п. — оно мало что выражает. У нас предпочитают конкретику: «работа» — да, «проект сборника», «макет книги», «вёрстка», «подборка», «диплом» — сколько угодно, но не столь глобальный и размытый термин, годный разве что для садово-парковых встреч советских писателей со своим народом.
Диплом Литинститута собирается из работ, созданных уже во время обучения. Поэт представит несколько сотен строк, прозаик — рассказы, повесть или отрывок из романа, драматург — пьесу или две. Иногда вдруг выскочит нечто синтетическое, например, проза и стихи под одной обложкой, да ещё переводы, публицист приложит, бывало, к очерку небольшое литературоведческое исследование, а критик — дорожное эссе с обильным цитированием классики.
Общий объём диплома варьируется, но в довольно строгих рамках, как ещё при Горьком.
* * *
Утро. Дворик Литинститута, лучи сквозь листву высоченных деревьев, меж ними — тёмная спина Герцена, родившегося здесь. Памятник — лицо издавна живое, сопровождающее особняк и дела его обитателей в качестве безмолвного свидетеля.
Преподаватели, выпускники, друзья выпускников проходят в аудиторию, где назначена защита. До 2017-го, когда начался великий и ужасный ремонт, все защиты проходили на втором этаже в двух аудиториях, одна из которых была буквально выстлана кумачом, уставлена стендами с книгами выпускников и преподавателей (включая одну из моих ранних). Но вот в середине этого июня рабочие вынесли столы и стулья как отсюда, так и из знаменитого актового зала, где в последний раз в жизни читали Блок, Есенин и Маяковский...
Центр защиты — преподавательский стол, за которым сидят все причастные мастера, оппоненты и председатель комиссии. И снова — до 2017 года комиссию в течение десятилетий возглавлял божественный для многих и многих Андрей Турков, фронтовик, умница, интеллигент, доброта и строгость которого сочетались с пронзительной глубиной взгляда на текст и персоналию. Турков был пророком сотен судеб, в которые он вчитался. Теперь председатели комиссии — глава кафедры литературного мастерства Сергей Есин, преподаватель кафедры, главный редактор «Нового мира» Андрей Василевский, критик и эссеист, профессор Владимир Новиков (приглашён со стороны, имеет теснейшие связи с современным литературным процессом).
Выпускники принаряжены: им недолго предстоит говорить с кафедры. Девушки возятся на заднем плане с нехитрым угощением: после защиты принято залить донышко пластикового стаканчика, закусить лёгкой закуской и попрощаться — надолго ли?
Это поистине волнующий момент.
Секретарь с толстой папкой отзывов оглашает, что защита начата. Председатель вызывает выпускника к кафедре. Тот, сбиваясь (редко кто произносит безукоризненно выверенную речь), кратко повествует о себе, благодарит тех, кто подвели его к этому дню, и, если защита «поэтическая», читает стихотворение и садится. Вызывается мастер семинара, дающий характеристику диплому, его приёмам, разбирающий его филологически и литературоведчески.
К слову — порядок защиты прямо обратен обсуждению, которых каждый выпускник на протяжении обучения пережил от пяти до десяти раз, как минимум: на обсуждении финальное слово принадлежит именно мастеру. Вслед за руководителем семинара говорят оппоненты — как правило, они тоже мастера или преподаватели других кафедр, и их «показания» о дипломе — самые важные, поскольку онито и представляют «независимый взгляд на текст», реконструирующий лично незаинтересованного в нём читателя. Случается, что их оценки чрезвычайно строги... В конце каждого отзыва стоит магическая фраза «Диплом может быть принят к защите (успешно защищён)» — так вот её может там не стоять, если оппонент убеждён в том, что диплом защищён быть не может.
Допустим, в дипломе оппоненту регулярно попадается нечто несообразное — вызывающе неграмотная пунктуация, строка, выражение, целая семантика, о которой невозможно говорить без усмешки или пожатия плечами. Если оба оппонента высказываются нелицеприятно, ставится вопрос об откладывании защиты на год или «тройке». Получить «удовлетворительно» за главную работу в вузе унизительно. Если тебя не оценивают твои же собственные преподаватели, о каком славном и светлом начале можно грезить дальше?
Объективен ли наш суд? Вполне. Случались ли судебные ошибки? Скажем так — да, наверно, они случались: не все так или иначе звучащие в современной литературе заканчивали Литинститут, и далеко не все изгнанные из него ещё до диплома оказывались пустышками, некоторые клали жизнь на то, чтобы доказать обратное, и у кого-то это получалось.
* * *
Один за другим, по семь-восемь человек, выпускники говорят, читают, уходят, слушают мастеров и оппонентов, и этот обряд, длящийся уже 80 лет, завораживает почти первозданной древностью. После каждого из защищающихся несколько слов говорит председатель комиссии.
Наконец, когда всё кончено, все, кроме членов комиссии, удаляются, и начинается совещание, выставляющее баллы каждому диплому. Когда согласие достигнуто, аудитория снова заполняется людьми, и председатель подзывает выпускников по одному и подаёт им руку:
— Поздравляю вас, вы защитились на «отлично» («хорошо», «удовлетворительно»).
Десять-двадцать минут на обмен впечатлениями, благодарности, опустошение донышек.
* * *
То, что описано — высшая точка процессов, длящихся иногда долгие годы.
В задачу вуза входит, как и 80 лет назад, формирование класса почвенной интеллигенции, способной успешно решать гуманитарные задачи на местах, и особенно в сфере словесности. Наш выпускник — это не только «автор оригинальных произведений», а живая человеческая свеча, вокруг которой протекают вполне реальные издательские, журнальные и иные процессы.
Помимо заботы о «своём творчестве» (вот истинная причина недовольства этим словом — «любите не себя в искусстве, но искусство в себе»), наш выпускник — профессиональный эксперт в области литературы, причём и классической и, что важнее, современной. Он выступает в «регионе своего проживания» организатором литературных мероприятий со своим и сторонним участием (чтений, вечеров, поэтических фестивалей), ведёт литературные кружки и студии, участвует в многочисленных проектах, связанных с книжной сферой. И эта функция гораздо важнее и для вуза, и для страны в целом, нежели успешная литературная карьера имярека, хотя удачами выпускников вуз, конечно же, гордится.
* * *
Сегодня речь идёт о переформатировании не литературного, но общегуманитарного пространства на территории бывшего СССР.
Система, функционировавшая в рамках единого СП и Литфонда, рухнула и вряд ли поднимется. Что теперь делать с нашими тонкими, порой излишне, студентами, выходящими за стены вуза фактически без профессии, которая в былые годы обеспечивала их на два поколения вперёд, никто, включая власть, не знает.
Но наши защиты — не отзвуки былой славы. Они — напоминание, что Литинститут стоит и будет стоять, пока словесность в России будет хоть чего-то стоить, пока в обществе останется хотя бы отзвук иррационального уважения к человеку, выбравшему среди всех соблазнов мира — Слово и сопряжённые с ним бытовые неустройства, порой полную беззащитность перед судьбой, норовящей толкнуть его на грань выживания — ради бесплотных, но таких весомых фраз, выражений, свойственных ему одному и всем сразу.